Он насторожился, уловив посторонний звук, жадно вытянул шею, обращаясь в АБСОЛЮТНЫЙ слух. Скрипнул камешек под ногой, донеслось глухое покашливание… И уже очерчивался в голове план первоочередных мероприятий! Идут навстречу, патруль, двое, трое или четверо, они примерно за двумя поворотами! Если он хочет чего-то добиться, то вопрос о бегстве лучше не поднимать. Свет от фонаря превращался в какое-то мглистое свечение, аккумулятор садился. Но он различил провал справа по курсу — отросток в очередной «параллельный мир», которых на этом объекте напридумывали столько… Он бросился вперед, прижимаясь к стене, чтобы не хрустеть крошкой, разбросанной по полу. Протиснулся за косяк, для порядка осветил помещение, не обнаружив в нем ничего любопытного, помимо вороха истлевшего тряпья, лабиринта труб и мощной вентиляционной решетки. Ладно, ему без разницы… Он прижался к косяку, стиснул рукоятку «Катрана», начал слушать.
Судя по шагам, шли трое. Особенно не таились, хотя и не сказать, что топали, как слоны. Уже близко. Похоже, что-то жевали. Умудрялись пить по ходу — было слышно, как они фыркают, отплевываются и срыгивают. Нормальное явление — война войной, а обед по расписанию. Это лишь для отдельных категорий военнослужащих, вроде майора Дымова, основное правило войны — не указ. «Последний раз едите, суки», — подумал он со злостью.
— Слушай, Керим, а этот парень точно скопытился? — вопрошал замыкающий шествие. — Уж больно ловок он был…
— Скопытился, не волнуйся. — Щелкнула зажигалка, идущий в голове колонны закурил, с шумом выпустил дым. — После такого не живут, уж поверь моему опыту. А если не подох, то точно все кости переломал, лежит где-нибудь, загибается… Слышь, Костян, воду передай, ты что, сука, один ее оприходовать собрался? Бурый, отбери у него…
— Держи, Керим… — проворчал тот, что двигался посередине. — Какую-то хреновую нам работенку подкинули, тебе не кажется? Мы им что, блин, кочегары? И нюхать эту гадость не нанимались…
— Приказы будем обсуждать, Бурый? — В голосе Керима звучала угроза. — Еще не понял, до чего доводит головотяпство? Сколько людей по дурости потеряли — ни о чем не говорит? Молись, дурище, что ты еще жив… Ладно, мужики, не напрягайтесь, там тележка, в топку спустим, бензином обольем, и пусть горит веселый пионерский костер…
«Тела украинских солдат собираются сжечь!» — ужаснулся Глеб. Вот твари! Они упорно заметают следы преступлений. Кто определит по кучке золы, что случилось с боевым подразделением украинской армии? Эта троица была уже в нескольких шагах, свет от фонарей метался по стенам. Они зевали, лениво волочили ноги, обсуждали свои насущные проблемы. Но Глеб не стал расслабляться. Потянуло табачным дымком. Мимо протащился, даже не глянув в проем, приземистый Керим. За спиной автомат, в руке литровая бутылка минералки. За ним сутулый Бурый с крючковатым носом. За Бурым — жилистый Костян в бейсболке задом наперед — самый молодой в компании. Керим вдруг поперхнулся минералкой, разразился мокрым кашлем. Хохотнул Бурый, стал стучать товарища по спине. Глеб выскользнул из проема, под шумок схватил Костяна за горло, стиснул так, что тот не мог даже захрипеть. Второй рукой — за ремень штанов, оторвал от пола — сила требовалась бычья, но с силой у рассерженного майора все было в порядке. Жертва извивалась, но ноги уже болтались в воздухе. Глеб отступил, втащил добычу в помещение, придушил еще сильнее и, надрывая жилы, пристроил на полу. Тот корчился, но апеллировать в свою защиту уже не мог.
— Костян, ты чего там возишься? — проворчал Бурый и обернулся, начал шарить фонарем по мраку коридора. — Ты где, Костян?
— Да тут я… — прохрипел Глеб. — Смотри, что нашел…
Бурый машинально подался обратно. Заглянул в проем, за которым царила непроглядная муть. Поколебавшись, сделал шаг. Глеб схватил его за горло, одновременно всадив клинок в живот и безжалостно провернув, разрывая внутренние ткани. Бурый сипло выпустил воздух, вздрогнул пару раз, обмяк. Попробовал бы что-нибудь возразить. Нет приема против «Катрана»… И снова потребовались мускульные усилия, чтобы бесшумно уложить его на пол, но все получилось. Керим к этому времени кончил кашлять и прервал поток ругательств, сыплющихся из него, как из рога изобилия. Хлебнул водички, сделал затяжку, вспомнил про фонарь, болтающийся на запястье.
— Эй, черти, вы куда делись, какого хрена вы там делаете? — пробормотал он, отступая и вращая головой, как филин. Глеб не стал дожидаться, пока он приблизится, метнулся из проема в коридор, посылая в атаку верный нож. Пить, курить и говорить бандит закончил одновременно. Захрипел, когда холодная сталь пропорола его практически насквозь, схватил Глеба за руку, принялся вытаскивать из себя чужеродный предмет, доставляющий столько неудобств! Глеб не стал возражать, выдернул клинок из тела, оторвав от себя чужую руку, стал дожидаться окончания процесса. Керим шатался, хватаясь за живот, беззвучно распахивал и закрывал рот, кровь потоком хлестала из горла. Он пошатнулся, оперся о стену, сползал, царапая ногтями шершавый бетон. Ноги дрожали, не выдерживая веса тела, подломились — он растянулся вдоль стены, затрясся в предсмертном ажиотаже, выражая хрипом все, что накопилось. Глеб схватил его за ноги и, обливаясь потом, затащил в мешок, бросил подальше от порога. Прислонился к косяку, перевел дыхание. Некогда отдыхать, весь в делах, заботах… В коридоре вроде тихо. Он включил фонарь, доживающий последние минуты. В мутном свете валялись трое парней, обливались кровью. Впрочем, только двое обливались, уже не жильцы. Глеб вооружился «Кипарисом», поместив его за спину. Избавлял покойников от гнета боеприпасов, расталкивал запасные рожки в гнезда подсумка — можно брать сколько влезет, эти двухрядные рожки такие легкие! Он вооружился до зубов, начал вытряхивать из ручного фонаря аккумуляторы — плоские батарейки в духе приснопамятной «Кроны» (у него в нашлемном фонаре такие же!). Неистребимы повадки рожденного в СССР: он машинально лизнул клеммы — и чуть не продырявил головой потолок! Обалденный бодрящий эффект! Отлично! Несколько манипуляций, и фонарь, с которым он уже сроднился, горел как новенький! Справедливое перераспределение материальных благ! У одного из мертвецов имелся за спиной компактный рюкзачок, и спустя минуту Глеб уже жадно хрустел ржаными хлебцами — запихивал их в рот по три штуки, давился, глотал, едва разжевывая, запивал остатками минеральной воды. Одновременно косился на придушенного Костяна, приходящего в себя. Тот щурился от яркого света, судорожно сглатывал, хватался за горло. А когда созрел до того, чтобы разразиться криком, он сел перед ним на колени, сжал горло обеими руками — и у парня слезы брызнули из глаз…
— Заруби на носу, приятель, второй раз повторять не буду… — Он сделал все возможное, чтобы голос звучал сурово и возвышенно. — Малейший писк — и ты приходишь в себя на сковородке в аду. Это не угроза — это будет. Твои товарищи мертвы, и ты окажешься там же. И не думай, что если ты продал душу дьяволу, то отныне становишься бессмертным. Понимаешь?
— Да, понимаю, не убивайте… — захрипел Костян. Он обливался испариной и слезами, безостановочно моргал, щурился, пытаясь разглядеть склонившегося над ним человека, изо лба которого изливался мощный электрический свет.
