– Ой, здравствуйте!
– Здравствуй, детка. Ты, наверное, Ариадну ищешь? А она уехала в Керкиру. Она там шубку заказала, поехала на примерку. Во второй половине дня вернется. Может, ей что-то передать?
– Да нет, спасибо. Просто я хотела показать свои новые рисунки…
– Ну уж завтра она точно тут будет!
– Спасибо!
Ариадна осталась весьма довольна примеркой и решила пошляться по прелестному городку и купить в подарок Грете тапочки святого Спиридона. А заодно пообедать в том ресторанчике, где они обедали вчетвером.
Тапочки она купила быстро, благо ими торговали на каждом шагу. Подумав, купила и себе, мягкие войлочные, с вышивкой и с помпонами, эти тапки были местной достопримечательностью. О них ходила легенда – покровитель острова святой Спиридон в таких вот мягких тапочках обходит дома своей паствы. Подумав немного, она купила еще несколько пар, мужских и женских. Для гостей. Потом набрела на прелестную лавчонку, всю выдержанную в сиреневых тонах. Там торговали натуральной лавандовой косметикой из Прованса. Кремы, мыло, изящные саше. И там тоже она накупила много мелочей. Наконец, утомившись от островного шопинга, она вышла на площадь, которая тут называлась Эспьянадой. И направилась к уже знакомому ресторанчику. Выбрала столик, благо народу было немного. Попросила официанта сразу подать ей воды со льдом. Разумеется, ей тут же принесли теплый ароматный хлеб и масло. Удержаться было невозможно. Ах, какой дивный остров… Как легко тут дышится, какие приветливые люди… Какой-то мужик, похоже англичанин, не сводил с нее глаз. И вдруг сердце замерло. По мраморным плитам Эспьянады шел Кондрат. Не заметить его было невозможно. Только бы он меня не увидел, испугалась Ариадна. Но он увидел. Помахал рукой и решительно направился к ней.
– Привет! Ты одна?
– Одна. Здравствуй.
– Позволишь присесть?
– Садись.
Он был в очках. Раньше очков он не носил. Только солнечные.
– Ты носишь очки?
– Да. Приходится.
– Тебе идет.
– Да ну… Я здорово постарел?
– Та к и я не помолодела. Но я рада узнать, что ты в добром здравии.
– Знаешь, я хотел попросить тебя…
– Да?
– Не надо в Москве рассказывать, что я… жив.
– Господи, почему?
– Потому что тот Кондрат действительно умер. Я начал новую жизнь. Меня теперь зовут Майкл Конрад. Я солидный бизнесмен, а вовсе не оголтелый рокер. С прошлым покончено.
– Но кое-кому уже известно, что ты жив.
– Этому твоему щенку?
– Он вовсе не щенок, Кондрат.
– Он твой любовник?
– Да!
– Одно могу сказать, у парня отличный вкус. Ты просто сногсшибательно выглядишь.
– Отвечу тебе комплиментом на комплимент. Ты тоже выглядишь сногсшибательно. Тебе страшно идет седина…
– Брось! Знаешь, ты произвела огромное впечатление на мою дочь.
– У тебя чудесная дочка, и очень способная. Прекрасно рисует, и не надо ей мешать.
Он пропустил ее слова мимо ушей. Подпер голову кулаками и уставился на нее.
– Юра, не надо так на меня смотреть.
– Ох, как давно меня никто не называл Юрой.
– Я могу называть тебя только Юрой или Кондратом. По-другому вряд ли получится.
– Я хочу попросить у тебя прощения.
– За что?
– За все.
– Ладно, прощаю, давно простила. Скажи, ты больше не поешь?
Его лицо болезненно исказилось.
– Нет. Не пою.
– Почему?
– Я потерял голос. Давно. Это был шок. Чудовищный удар. Наша группа поначалу даже имела успех, потом нас кинули, все как-то разбрелись. Было прямое предательство…
– Кто кого предал?
– Меня предали. Друзья. То есть я считал их друзьями. Я попробовал петь в ресторане, но не смог. Словом, нахлебался я дряни… А потом в один прекрасный день проснулся без голоса. Пропал! Врачи сказали, что это на нервной почве… И я вспомнил о своей первой профессии. У меня оставались какие-то бабки, я нашел заброшенный полуразвалившийся дом в хорошем месте, купил его буквально за гроши, своими руками превратил его в игрушку и продал уже за совсем другие деньги. Если бы ты знала, как я гордился собой! И решил в корне поменять жизнь, и имя тоже. Этот бизнес у меня пошел. Я женился, она была тоже русской. Хорошая женщина… Друг… Я стал оттаивать. Бизнес расширялся. Я подобрал бригаду профессионалов. Дальше – больше. Жена забеременела… И умерла родами. Опять все рухнуло. Я решил – буду сам растить Алиску. Приходилось туго. Но я случайно встретил пожилую русскую женщину, которая потеряла семью. И мы вдвоем стали растить Алису. Но до двух с половиной лет я никого к ней не подпускал. Грудную возил с собой по стройкам, меня в одном штате чуть не посадили, сочли, что я плохо обращаюсь с ребенком. К счастью, нашелся нормальный адвокат… А три года назад я вдруг понял – не могу больше жить в Америке. Это глобальное ханжество… Я взял в бригаду одного латиноса. Он был паршивой овцой, стал портить все стадо… Хотел уволить к чертям. Та к нет, нельзя! Неполиткорректно! Однажды в баре красивая девчонка стала мне строить глазки, я был не прочь, так спасибо – бармен оказался русский, предупредил, что у девки такой бизнес – обвинять мужиков в сексуальных домогательствах. А уж когда, чтобы, не дай бог, не обидеть голубых, решили обидеть всю мировую историю, вплоть до Библии, и искоренить слова «мать» и «отец»… А Бог-отец – это что, родитель под каким номером? Короче, достало это все меня, и я перебрался в Европу. Тут все это пока помягче… Хотя тоже дерьма хватает. Алиска и Клавдия Макаровна, это наша няня, обрадовались переезду. Ну и вот…
Ариадна вдруг протянула руку и сняла с него очки. Его взгляд, когда-то пронзительно победительный, был теперь просто очень близоруким и даже отчасти беспомощным.
Он растерянно улыбнулся. Улыбка была неотразимая. Но уже не победительная, как некогда. У Ариадны сжалось сердце.
– Только не вздумай меня жалеть! – сказал он и отнял у нее очки.
– И не собираюсь. Ты молодец, настоящий мужик. А на Корфу ты что делаешь?
– А я тут купил два дома, переделываю, и у меня уже есть покупатели. Кстати, из России. И еще дом для себя.
– А ты был в России?
– Нет. И что меня вдруг на откровенность потянуло… – смущенно улыбнулся он. – Совсем не мой стиль. Это меня твоя красота прошибла. Помнишь, как мы познакомились?
– Еще бы! Я по перилам съехала прямо в твои объятия и сразу потеряла голову! Много ли шестнадцатилетней дуре надо? К тому же я была твоей фанаткой… И вдруг такое счастье, сам Кондрат меня поймал!
– А я был тогда изрядной скотиной.
