Тишина, тишина…
— Как в чистилище каком-то, ей богу, находимся… — прогудела приглушенная речь Дина, — по Земле ли мы ходим с тобой, Курт? Может, нас и нет вовсе? Одни оболочки только остались?.. А?
«Чего это на него нашло вдруг?» — с усмешкой помыслил я и ему:
— Да уж, зрелище удручающее… самому порой чудится, что в кошмаре вечном пребываю. Знаешь, вот видится мне гадкий сон, допустим, думаешь: «Ну, пес с ним — помучает немного да проснешься, не может же он веками длиться-то, в конце-то концов?» — а когда глаза-то открываешь, к окну подходишь — матерь божья! — будто бы и не просыпался: небо — как в аду, красное все, земля дымится — чем тут не пекло?
Дин ответил на это лишь тяжким, изнуренным вздохом, потряс шлангом противогаза — прекрасно меня понял.
— Частенько города снятся… — продолжил я, перешагнул через волка, захлебнувшегося в неглубокой яме с пенящейся желчью, — …людей вижу как бы со стороны. Ходят каждый по своим делам, разговаривают, смеются, галдят, бывает, — не без этого. Машины, значит, ездят всякие, сигналят: одни на перекрестке остановятся, дорогу уступят, другие — на скорости пролетят, красный свет мимо глаз пропустят. Что-то все суетятся, как тараканы, бегают-бегают, каждый со своими проблемами или радостями. У кого-то, может, пополнение в семействе случилось, у кого — несчастье или, не дай бог, утрата невосполнимая, но все чем-то живут, понимаешь? События каждый день какие-нибудь происходят, погода там меняется, небо то хмурое, то ясное, солнышко золотое вынырнет. Летом — дождь теплый прольет, люди к нему ладошки скорее тянут, радуются, зимой — снежинки кружат, все в снежки играют, нет никакого пепла. А теперь вот так все стало…
И взглянул по сторонам: смерть одна, да и только.
— Что было, то было, Курт… — безапелляционно отрубил Дин, грузно шлепая ногами, — чего об этом сейчас говорить-то? Неблагодарное это дело, честно говорю. Завязывай.
Некоторое время безмолвствовали, месили мягкую податливую грязь. Комья, налипнув к подошвам, слетали лепешками, с хлопками падали на дорогу, в траву.
— Надеюсь, хоть пару дней сухая погодка постоит, — вновь заговорил напарник, поправил ружье, — а то опять дожди все наши старания испоганят. Всю крышу, как бычками, пожгут. Не хотелось бы, чтобы в наше отсутствие Джин и Клер мучились с ней…
— Да все нормально будет. Даже если и зарядит дождь — крыша выдержит. Мы ее с тобой в этот раз хорошо, как мне кажется, укрепили: и пакетами пластиковыми, и целиковый рулон силиконовой резины извели, — и холоднее: — Должна выдержать… — а потом про себя: «Хотя ничто не вечно…»
Спустя несколько мгновений начали попадаться первые дома, какие-то одичалые без человеческого надзора сооружения с отвалившимися козырьками и обросшими «камнежором» стенами, обглоданные коррозией и кислотой фургончики, развалившиеся руины, сплошь устлавшиеся паленым мхом. Возле них, заняв все рытвины и выбоины, остывали смертоносные лужи, подъедали остатки колодезных люков, истомленно стекали в канализацию. Размытые дождями столбы, чудом держась за свои же кудри кабелей, приглушенно трещали натянутыми тетивами, собирались вот-вот заваливаться на вздувшиеся автомобили, припаркованные рядышком. Левее проглядывалась сгоревшая заправка, кривой, обмотанный «полозом», словно изолентой, рекламный щит. И хотя эта местность мне знакома была достаточно смутно и в основном со слов встречных собирателей, нечасто наведывающихся сюда по зову фортуны, — знал железно: где-то здесь существует вход на станцию метро «Рокфурд», таинственно исчезнувшую в первый год катастрофы. За десяток лет она овеяла себя самыми невероятными мифами, из каких половина вообще не воспринимались всерьез или поднимались на смех. Но наличествовали среди них два, сумевших-таки пробудить в народе и поныне неугасаемый интерес. Многие свято верили, что там, в ее недрах, запрятаны секретные стратегические запасы провианта на случай Третьей мировой войны, и предпринимали безуспешные попытки розыска. Остальные — якобы рокфурдские тоннели ведут прямиком к хранилищам самого Грима, где под толстым слоем пыли томятся невообразимые залежи разнообразных товаров. Но правда ли это все или пустая болтовня — так никто и не узнал.
Накатило поговорить. Очень захотелось обсудить нашумевший слух с Дином — надо же как-то отвлекаться от постоянного молчания.
— Дин, — позвал я. Тот как будто вышел из бессознательного состояния, трусливо повертел головой, даже сбавил ход. И сразу задал вопрос: — Тебе доводилось что-нибудь слышать о «Рокфурде»?
Дин не спеша взглянул на меня, угольные глаза за стеклами мигом оживились, заискрили.
— «Рокфурд», говоришь?.. — переспросил он. — Дай-ка минутку подумать… да… что-то такое слышал. Это исчезнувшая станция, что ли? Ну да, немало о ней в свое время разговоров ходило. Басен всяких навыдумывали непонятных. Хотя, как по мне, ничего в ней такого и нет. Ни запасов там всяких, ни кротовых норок. Да и вообще, говорят, мол, не было ее здесь никогда…
— Ну как это не было-то? — удивился я. — Куда она, по-твоему, подевалась-то? Хочешь сказать, что врут все? Да как же? Столько же народу подтвердило, искали, ходили даже. Что-то ты…
— Хе-хе, — по-стариковски посмеялся напарник, тотчас сбив с мысли. — А вот так! «Не было», говорят, и — все! Она, если ты хочешь знать, вовсе не здесь, а вообще на юго-востоке находится. Это как мы с тобой в Нью-Сити шли, только на трассе надо было тогда поворачивать налево, а не прямо идти. И название у нее не «Рокфурд», а «Рисшулд Авеню 5».
«Сдается мне, что и это он от кого-то услышал… — зажглось сомнение, — не его это слова. Готов поспорить…»
И аккуратненько поинтересовался:
— Ты в этом уверен? Или опять чего насочинял? — а следом вставил с хитринкой: — Вот откуда ты это услышал, а? Давай начистоту. От кого? Ну, колись. Не надо при мне всезнайку из себя корчить…
Последовал сдавшийся, примирительный вздох.
— Ладно-ладно… раскусил опять! — обиженно выпалил Дин и, секунду поколебавшись, наконец, сознался: — Ну, слышал я про нее давно от главы нашего поселения. Туда планировался основательный поход, набирались все желающие. Должны были и мы с Оливером пойти. Да не получилось — как раз тогда в Ридас пришли «Мусорщики». Не до походов резко стало. Если раньше нас город исправно кормил, то теперь мы могли остаться вообще без всего, — вдруг понизил голос, а у меня засвербело в душе — наверно, зря об этом всем заговорил. Затем все же продолжил: — Однако что касаемо названия станции — чистейшая истина. Своими глазами ее фотографии старые видел, что пылились в нашей маленькой библиотеке. Только, по правде говоря, никогда этой темы серьезно не затрагивался. Это глава ей бредил круглыми сутками.
Мечтал, что если мы когда-нибудь доберемся до тех запасов и… — махнул, — а… к черту об этом… не хочу — тошно мне.
— Как знаешь… — не стал я возражать.
Вновь повисло угнетающее молчание.
Дорога же начала показывать свой скверный характер, затеяла проверить нас на выносливость. Маршрут, какому мы неукоснительно следовали, нежданно обратился вязкой трясиной, выложился каким-то сплошным зыбучим ковром. Ботинки, подобранные с расчетом на ходьбу по схожей беспутице, оказались совершенно не пригодными к такому месиву и при любом удобном случае тянули меня вниз, будто к ним привязали чугунные гири. Усугубляло положение и скопление колючих, в кишащих мошках, кустарников, растущих в здешней слякоти. Те без конца пытались разодрать бесценный противогаз, поцарапать и так купленные по заоблачной цене фильтры, достать до шеи. Одно время хорошо помогали капюшон или вовремя выставленная рука, но потом и эти ухищрения перестали быть полезными — ветки и шипы все равно плетями били по лицу, стегали стоячий воротник, шкрябали рукава. Сильнее всего переживал за маску: оставь на ней легкий порез или маленький, пусть даже невидный глазу, прокол — едкие испарения при следующем дожде не пережить: моментом отравишься. Совсем уходят они лишь на четвертый-пятый день, и то при условии теплой погоды и сильного низового ветра. Потому-то первое время в доме никогда не открываются окна и двери, а Клер и Джин для страховки носят респираторы.
