— Я, конечно, знаю, что все давно не так. — Олег подал ему сумку. — Но вбитый со школы стереотип трудно выковыривается, и слова: «негр», «Африка», «мачете» ассоциируются и отдают эхом: «колония», «нищета» и «рабский труд».
Спустившись вниз, Олег оттащил сумку в тень крыла самолета.
— Чего уставился? — раздался визг Угрюмова.
Олег оглянулся. Каким-то чудом чиновник спустился вместе со своим багажом по лестнице и сейчас озирался по сторонам.
— С кем это он разговаривает? — заволновался Широков.
— Это только он знает, — со знанием дела сказал Монах.
— Он от такого количества водки здесь не окочурится? — волновался мокрый от пота Сечин.
— Тебе-то что? — удивился Широков, наблюдая за тем, как чиновник волочет свой звенящий баул по бетону.
— Может, на таможне отберут? — сказал Олег, мало надеясь на такой исход.
— Ты думаешь, она здесь есть? — между тем спросил Широков.
Таможня была. Причем со всеми атрибутами тоталитарно-светского государства, стремящегося с первых шагов показать гостям страны все прелести административно узаконенной коррупции.
Больше всех пришлось отдуваться Угрюмову. За водку он отдал все наличные деньги и готов был даже пожертвовать часами, но вовремя подоспевший Бондаренков увлек его за некое подобие ограждения.
— Он потом об этом пожалеет, — предположил Монах. — Лучше бы забрали.
Надежда на то, что старший команды хотя бы первый день в Уганде будет трезв, рассыпалась в прах.
В здании аэропорта было шумно. Пахло немытыми телами, гнилыми фруктами, откуда-то несло человеческими испражнениями. Свободных мест на скамейках не было, и часть черных как сажа пассажиров разместилась прямо на полу вдоль стен на кусках картона. Женщины кормили грудью детей, мужчины что-то вяло обсуждали. С десяток разгоряченных угандцев с баулами, старыми чемоданами и просто с узлами штурмовали вход на регистрацию.
— Глянь! — Сечин толкнул Олега в бок.
Он оглянулся. На пути толпы, штурмующей узкий проход из металлических ограждений, с невозмутимым видом, словно танк, стеной стояла толстая негритянка в оливкового цвета форме. Ее черная кожа лоснилась от пота и казалась синей.
— Вот это баба! — восхищенно провыл Угрюмов, увлекаемый к выходу Бондаренковым. Галстука на нем уже не было, а из прорехи расстегнутой рубашки вывалился рыхлый живот.
На улице их ждало новое испытание в виде самых разных возрастов женщин, посасывающих из пластиковых пакетов какую-то жидкость. Обступив военных, они принялись что-то наперебой то ли объяснять, то ли просить.
— Чего они пристали? — выпучился Угрюмов. — Где переводчики?
— Они на суахили говорят, — устало объяснил Монах. — Мы его не знаем.
— Они за вас замуж хотят! — пошутил кто-то.
— Чего? — взвился чиновник, но Бондаренков вновь опередил его и увлек через толпу.
— Денег просили, — объяснил Монах, когда они прошли мимо.
— А почему сказал, что не понимаешь? — насторожился Олег.
Монах лишь отмахнулся.
Вдоль выложенных тротуарной плиткой дорожек, у подножий пальм, среди разбросанных пластиковых стаканчиков, клочков бумаги, пустых пивных банок и окурков валялись и сидели люди. Бегали голопузые дети с ярко выраженными признаками рахита.
— Где я мог видеть Угрюмов русский босс? — на плохом английском спросил возникший на пути мужчина в новеньком камуфляже.
Возраст военного определить не представлялось возможным. Похожая на черный пластик кожа казалась натянутой на череп, плотно облегала неимоверно большие надбровные дуги и была несимметрично смята в носогубные складки в нижней части небритого лица. Голову украшала кепка-бейсболка с нелепой кокардой.
— Я Угрюмов! — выпалил Олег и оглянулся по сторонам. Нет, в этот раз он не преследовал цели как-то подтрунить над чиновником. Напротив, представившись старшим команды, Олег надеялся быстрее решить вопрос с размещением.
— Очень хорошо! — Военный схватил Олега за руку и стал трясти.
— Кто это, Мозжерин? — Голос Угрюмова из-за спины заставил обернуться.
Не выпуская липкой руки военного, Олег улыбнулся и пошутил:
— Вот, родственника встретил!
— Кого? — округлил глаза Угрюмов.
— Да! Да! — вопил чернокожий офицер, яростно тряся руку Олега. — Дружба!
— А в анкете у тебя родственников за границей нет! — выпалил Угрюмов.
Наконец подошел Широков и заговорил с угандцем на английском. Как оказалось, высланный за военными представителями автобус сломался по дороге в аэропорт. Но угандиец сразу заверил, что можно тут же организовать другой транспорт, только за наличный расчет.
— И здесь нам жить? — негодовал Монах, волоча по коридору сумку.
Олег толкнул фанерную дверь. Взору открылась похожая на пенал комната с грязным окном, столиком и деревянной кроватью.
— Сервис что надо! — раздался откуда-то голос старшего среди переводчиков капитана Селина.
— Не говори! — ответили с другой стороны.
Олег опешил. Мало того, что деревянные перегородки были тонкими, они ко всему изобиловали многочисленными щелями, создавая ощущение присутствия всех находящихся в гостинице людей в одном помещении. Отовсюду доносилась возня, возгласы негодования и возмущения.
Олег открыл боковую дверь и сморщился. Взору открылась наполненная мусором раковина, рыжий, в трещинах кафель и унитаз без крышки. На полу валялась душевая лейка.
— Интересно, а америкосов они так же селят? — спросил откуда-то Бобурков.
— А разве они здесь есть?
— Нефти нет, значит, нет и американцев. — Голос Монаха утонул в грохоте рассыпавшегося дерева. — У-ух!
— Мебель испытал, — догадался Олег и для верности пошатал рукой стоявший у стола стул.
Глава 4
Стационар
Пытаясь понять, где в этот раз очутился, Демон повел глазами вправо, потов влево.
«Чертовщина какая-то, — подумал он. — Если следовать логике, потолок проезда побелили, стены выложили кафелем и прорубили окна, за которыми успели вырасти деревья…»
Неожиданно раздался сдавленный вскрик, и в поле зрения возникла Перова. В накинутом на плечи белом халате, с торжественно-заплаканным лицом и красным носом, она склонилась над ним и близоруко прищурилась.
— Теперь ты должна меня поцеловать, а я на тебе жениться! — выпалил он, окончательно все вспомнив.
— Василий! — Перова расширенными глазами разглядывала лицо Демона, словно только его узнала. Вот так вот, сидела невесть сколько времени рядом с лежащим мужиком, а поняла, что это сосед по площадке, лишь когда он зашевелился.
