Чуев прищурился, разглядывая конный отряд, вынырнувший из-за березовой рощи.
— Точно — егеря. — Трубецкой оглянулся на стоявшего неподалеку Васю Филимонова, махнул рукой. — Василий, не принесешь ли мне из седельной сумки подзорную трубу?
— И мою захвати, — крикнул Чуев. — Все-таки думаешь, что сам Наполеон…
— И Наполеон, и Мюрат, и Бертье… Коленкур, Лористон и Рапп, не считая всякой-разной мелочи и прочей штабной суеты.
— Вот, Сергей Петрович. — Корнет протянул трубу. — Я…
— Что мнешься, Василий? — засмеялся Трубецкой, прикладывая трубу к глазу. — Хочешь взглянуть на императора? Когда он появится — я тебя позову. Честное благородное слово!
— Спасибо, Сергей Петрович! — просиял корнет, но далеко отходить не стал, присел на пенек в нескольких шагах.
— Точно, егеря… — Трубецкой перевел трубу с егерей, которые как раз съезжали с дороги, на угол дальней березовой рощи. — И еще… еще… так, жандармы, кареты и повозки… Видишь, Алексей Платонович? И что это, как не штаб и свита Его Императорского Величества Наполеона? Нужно было тебя на спор уговорить. Хоть на щелчки… Вот он — спектакль. А мы с тобой — на райке, но с театральными подзорными трубами.
— Ну да… На щелчки… И у тебя бы рука поднялась на старшего по званию?
— А ежели долг чести? — осведомился Трубецкой с серьезным видом.
— Ну… разве что долг чести.
Поток войск, идущих от Вереи, прервался. Видимо, кто-то приказал остановить людей и обозы, чтобы не мешать следованию Императора и сопровождающих его лиц. Теперь упряжка с пушкой и две крытые повозки, стоявшие на обочине неподалеку от опушки леса, стали очень заметны.
— Сейчас кого-то пришлют поинтересоваться, кто такие, — сказал Трубецкой и громко добавил: — Всем затихнуть и не шевелиться!
От группы конных на поле отделился жандарм и направился к пушке и артиллеристам, суетящимся возле нее. Сломанная ось — это сломанная ось, тут так с ходу ничего исправить не получится. Вестфальцы-артиллеристы сняли пушку с передка, оперли о ящик и, перекликаясь, с руганью выясняли — кто все это устроил и как теперь это преодолевать?
Вестфальцы так увлеклись руганью, что не заметили подъехавшего. Собственно, вестфальцев среди артиллеристов было всего четверо, испанцы и итальянцы, переодетые в вестфальские мундиры, делали вид, что очень заняты, и молчали, а ругались друг с другом Рольф Ротбауэр и Фердинанд Кляйн, прозванный Малышкой.
И ругались за всех, причем предпочитая нижненемецкий язык, который саксонец Михаэль Дунке, единственный настоящий артиллерист из компании, например, понимал плохо.
Жандарм почти минуту с видимым удовольствием слушал затейливую вязь словес, которую плел Ротбауэр, потом все-таки вмешался и потребовал сказать: какого черта вы, идиоты, тут делаете?
Ротбауэр перешел на французский и сообщил, что слепой от рождения Малышка загнал лошадей в яму, пушка сломала ось, колесо отлетело, а Кляйн с обидой стал рассказывать, что эти проклятые русские дороги все состоят из сплошных ям, а он не волшебник, чтобы направлять эту дерьмовую упряжку дерьмовых лошадей по этой дерьмовой дороге этой дерьмовой страны…
Жандарм сказал, чтобы идиоты убирались отсюда подальше. Сейчас сюда приедет Император.
— Прямо сюда? — спросил Ротбауэр. — Вот прямо-таки сюда, к этой ублюдочной пушке?
— Нет, вряд ли. — Жандарм покачал головой. — Но он может заинтересоваться…
— Мы-то уберемся отсюда, — Ротбауэр пнул уцелевшее пушечное колесо, — а вот пушку придется бросить. Ты сам будешь рассказывать Его Величеству, какого дерьмового дьявола тут делает совсем новая пушка? Так хоть все это выглядит более-менее прилично. Когда я учился в Гейдельберге, нам профессор говорил, что все должно иметь смысл. Вот в нас возле чертовой пушки смысл есть. А в брошенной пушке — нет никакого смысла, согласись, приятель. И своему начальнику скажи. Мы же тут никого не трогаем и никому не мешаем. Нам тут еще, может, час нужен.
Жандарм с сомнением оглянулся — кавалькада карет, повозок и кавалеристов уже остановилась. Все это скопище важных людей было не так уж и близко к пушке и этим тупым вестфальцам, и вряд ли кто-то из маршалов заинтересуется происходящим здесь.
— Я скажу, — принял решение наконец жандарм. — Час, не больше. Но если меня там не послушают…
— Тебя и не послушать? — искренне удивился Малышка с восхитительным немецким акцентом. — Такого представительного парня? Да начальство от тебя должно быть в восторге. То, что ты до сих пор не офицер, — самая большая несправедливость на свете. После той, что придурка Ротбауэра сделали старшим в нашей команде…
Жандарм уехал, Ротбауэр посмотрел в сторону леса и с усмешкой кивнул.
— Ну вот, а ты, Алексей Платонович, опасался. Я же тебе говорил: люди, занимающиеся делом, внимания не привлекают. Лишь бы все выглядело естественно, уместно в данном случае… — пробормотал Трубецкой, внимательно глядя в подзорную трубу. — Вот, кажется, и Император. Точно, он. Верхом приехал, как положено воину и завоевателю…
— Где? — вскинулся корнет Вася Филимонов. — Приехал?
— Ладно. — Трубецкой вздохнул и протянул трубу корнету. — Смотри, наслаждайся. Во-он дорога поворачивает к березовой роще, видишь?
— Вижу, — сказал Василий.
— Почти на самом повороте несколько повозок, карета, куча конников…
— Да-да…
— И на серой лошади — в сером же сюртуке… Видишь? Такой небольшой и с брюшком…
— Наполеон? С брюшком? — переспросил недоверчиво корнет.
— Представь себе. А как грянут морозы, а они скоро грянут, — добавил Трубецкой, покосившись на Чуева, — то император будет разъезжать в дамском лисьем салопе.
Ротмистр хмыкнул.
— В салопе, в салопе, не сомневайся, Алексей Платонович, можем, если хочешь, побиться об заклад…
— Всадник из Наполеона так себе, — оценил ротмистр. — Какой из артиллериста может быть кавалерист? А вот конь у него неплохой, араб, кажется…
— Зовется Визирь. Хотя, может, сегодня император и на Маренго, бог его знает. — Трубецкой похлопал корнета по плечу. — Отдавай, Василий, трубу, мне врага высматривать нужно…
До Наполеона было не больше километра. Ну — метров восемьсот. Труба не позволяла разглядеть детали, было видно, как всадники медленно передвигаются по полю, словно что-то высматривая. Из-за березовой рощи выехала еще одна карета, сопровождаемая жандармами.
— А вот, кажется, и наши герои… — Трубецкой тронул ротмистра за локоть. — Вот, четверка с парой жандармов… видишь?
— Вижу. А это точно они? Может, какая-нибудь дама…
— Сейчас остановится, жандарм отправится к офицерам, наверное, к Мортье, раз уж тот привез генерала с собой. Мортье спросит Наполеона… Тот прикажет привести, но сразу не подойдет к пленным. Нет, он сначала сделает вид, что никого не видит, потом… потом спешится, еще некоторое время походит, и только после этого…
