Этот марш-бросок ему вовек не забыть. Кто-то из солдат на пересеченной местности сразу отстал, другие терялись во время марша — немудрено пропасть в такой мешанине камней и бурелома. Их оставалось человек восемь, не больше. Кольцов кричал, чтобы не валили кучей, рассыпались и не спускали глаз с «ведущего», которым был он сам. Слава богу, следы на снегу отпечатались отчетливо. Виднелись капли крови — кто-то из боевиков был ранен. Местность делалась сложнее, скорость падала. Сепаратисты уходили в горы — десантники упорно висели на хвосте. Переправились через незамерзающий ручей, какое-то время шли по разлому, затем выбрались на поверхность…
Их поджидали на склоне, в узком «бутылочном горлышке». Открытая местность. Вадим почувствовал беспокойство, но двое или трое бойцов уже обогнали его, выбежали на открытое пространство. Он заметил, как шевельнулось тело в чаще на обратной стороне низины, что-то крикнул, толкнул Шурку Локтева, повалился сам. И тут же ливень свинца накрыл десантников…
Кольцов очнулся в восемь утра — часы на руке призывно пискнули. Рассветный полумрак сочился из расщелины. За стенами пещеры привычно дуло, накрапывал дождик — задумчиво и мягко шуршал по камням. Валюша разоспалась — пушкой не поднять. Вадим снял с себя ее руку, затем ногу и отправился ползком к выходу.
Выбравшись из-за куцего деревца, он обнаружил крайне далекую от идиллии картину. Определенно не страна Аркадия пастушьей безмятежности. Небо, затянутое тучами, дождик. Золотых куполов на горизонте не видно — со всех сторон равнодушно взирает тайга: черная, одетая в хвойные меха. Шевелились кусты на каменистом обрыве — дул порывистый ветерок. В пересохшем русле беспорядочно громоздились камни — от валунов до впрессованного в сохнувший ил галечника. В стороне от канализационного стока, на том берегу, — глинистый откос, размытый дождями. Кустарник на обрыве выпустил корни — с очередной осыпью сползет вниз, а если и не сползет, то застрянет на откосе, выпустив «растяжки».
Дрогнула ветка: белка, махнув хвостом, пробежала по стволу. Кто тут может обитать, кроме этой белки? Птицы, змеи, бурундуки? Вряд ли в огороженной зоне имеется живность покрупнее — откуда ей тут взяться? Не заповедник.
Он вернулся в пещеру. Валюша сидела на лапнике в позе турецкого гражданина и чесала спутанные волосы. Она монотонно раскачивалась и, похоже, занималась мысленным составлением некролога. Вадим подполз поближе, лег на бок и с интересом уставился на ее мордашку. Девчонка была симпатичной и забавной даже в своем нынешнем полусонном, полуобморочном состоянии.
— Я спать хочу, — не очень уверенно заявила Валюша.
— А кто не давал?
— Я спать хочу, — тупо повторила девочка. — Я есть хочу, пить хочу, я писать хочу, я домой… — в глазах проплыло что-то осмысленное, — нет, домой я не хочу. У меня нет дома. Я согреться хочу. Но больше всего я хочу есть.
— Понятно, — кивнул Вадим, — мне тоже кушать хочется. Смотри фокус, — он перевернулся на спину, забрался в самый дальний карман своей потертой куртки и достал что-то сплющенное, слипшееся, с инструкцией на ломаном русском: «Обертку вскрыть, орешки съесть». — Держи, Валюша, и скажи спасибо той белке, что принесла. По-тихому сжуй, чтобы я не догадался.
Еще вчера, за минуту до побега с ротонды, он вломился в свою «спальню», выдернул сумку из-под кровати и вместо того чтобы взять курево, выхватил этот пакетик (сдачи не было в привокзальном буфете). Что-то неосознанное толкнуло. Пусть странная, но еда. А курево лежало на самом дне, он не стал тратить секунды — выберемся, брошу, решил Вадим. А не выберемся — зачем оно вообще нужно?
— Какой ты по-о-одлый… — зажмурившись, простонала Валюша. Распахнула глаза, выхватила пакетик с арахисом, вцепилась зубами, разрывая обертку. Вадим отвернулся. Продолжал говорить, обращаясь к заросшему плесенью своду:
— Другой еды нет, подруга. И перспектив никаких. Проживем этот день, не найдем жратвы — сдадимся на милость победителей. Бежать все равно некуда; по моим прикидкам, площадь этого «заказника» километров шесть максимум, — грубо говоря, квадрат со сторонами два-три километра. Или меньше. Можно поиграть в кошки-мышки — но быстро наиграемся, ты сама не глупенькая, понимаешь.
— Послушай, Кольцов, — оживая на глазах, прочавкала Валюша, — а я бы охотно прожила с тобой долго и счастливо. Зачем нам…
— Не знаю, как насчет счастья, но умрем мы с тобой в один день, — вздохнул Вадим. — Я даже догадываюсь, в какой. А чтобы этого не случилось, слушайся меня беспрекословно. Для начала найдем сухое теплое помещение. Желательно с двумя выходами. Затем начнем портить отношения с местными…
Конкретизировать не пришлось. «Веди меня, о, мой Сусанин», — покорилась судьбе Валюша, и Вадим увел ее со стоянки первобытного человека. Плутать по лесу в светлое время суток было равносильно детоубийству. Он собирался повторно воспользоваться канализацией. Люди с автоматами в руках не объявились. Беглецы перелезли каменную гряду, вскарабкались, буксуя, на откос и спустились к желобу. Вернулось вчерашнее чувство незащищенности. И полная неясность, претендующая на роль жупела… Мертвую Рухляду унесли — слава Богу, не полные сволочи. Или для отчетности?.. До вчерашнего отворота к ветке на ротонду они двигались недолго — минут пятнадцать. «По лесу за десять дошли бы», — подумал Вадим, высвечивая дорогу фонарем. До очередного поворота карабкались минут пять. Ответвление состояло из нескольких параллельных трубопроводов, перегороженных решеткой. Непонятная какая-то система. Стоило ли рисковать? Чем больше премудростей наворочено, тем больше шансов встретить на обратном конце парней с автоматами. Вадим упрямо карабкался дальше. Метров сто вообще никаких отгибов не было — ровная труба с ржавой «живописью». Затем он нашел то, что хотел: обросший столетними экскрементами канал нормальных человеческих размеров.
— Час от часу не легче, — меланхолично комментировала Валюша. — Предлагаешь повторить подвиг «солитера»?
— Ползи за мной, не болтай, — буркнул Кольцов. — Потом болтать будем, вся жизнь впереди…
Бетонная шахта, напичканная трубами, привела к разбитому колодцу. Такое ощущение, будто рванул кумулятивный заряд: окрестности выхода засыпаны цементной крошкой. Люк отсутствовал, створ наполовину обрушен, обломки кирпичей — так и норовили исцарапать ладони. Лестница, вмурованная в кладку, представляла собой готовую ловушку. Девчонку она могла бы выдержать, но не Вадима. Без серьезных усилий он вытащил ее вместе со штырями, обвалив пару кирпичей с бесполезными нашлепками раствора. Уронил на пол. Долез до верхней перекладины, далее карабкался по кирпичам, выбирая устойчивые места. У поверхности подвернулась уцелевшая скоба, подтянулся.
Все пространство между зданиями заросло бурьяном. Плотный ковер высокой травы казался озером. Молочай, репейник, островки полыни… Жухлые пучки курослепа украшали крыльцо, торчали из фундамента. От зданий кое-что уцелело. На верхних этажах сохранились даже стекла. «Кумялятивные заряды» здесь не падали — здания сыпались сами по себе, от того, что были заброшены. Два основных строения, остальные подсобные. Канализационный люк располагался практически в центре замкнутого двора. В кирпичной трехэтажке с гостеприимно упавшими дверьми выделялся сквозной проход — во внешний двор. Это здание было самым крупным в здешнем комплексе. Сооружение поменьше, снабженное обычной островерхой крышей, соединялось с ним закрытым коридором с вереницей крохотных окошек. Приземистая избушка с трубой предназначалась, видимо, для ведения банно-прачечного хозяйства: в одном оконце виднелся титан, в другом — алюминиевые дырявые баки. У крыльца валялась груда догнивающих досок: где-то разобрали сарай, привезли на растопку, да так и не использовали.
