— Приехали, затворники, — ворчливо сообщил Кирилл, распахивая дверцу.
— Это и есть наш родной город? — недоверчиво проговорил Вадим, созерцая пышные красавицы ели и подтянутые корабельные сосны.
— Станция Крахаль, конечная, — невозмутимо пробубнил Кирилл. — Околица вашего родного города… Извиняйте, мальчики-девочки, но в город вас не повезу — дураков нема. Да и надо вам самим-то в город? Вы в таком прикиде дойдете до первого милицейского патруля.
— Нам нельзя до патруля, — ужаснулась растрепанная Жанна (это ее рука покоилась за пазухой Вадима), — без протокола отправят на съедение.
— Точно, — согласился, заразительно зевая, Борька. — Как сказал великий А. Хичкок, мы не против полиции — мы просто ее боимся.
Прощание было не таким уж трогательным. Водила получил вознаграждение, пожелал удачи, пообещал передать привет общей знакомой и быстро умчался.
За лесом просматривался рабочий поселок оловянного комбината: островок цивилизации — где имелся десяток пятиэтажек, телефоны-автоматы, универмаг с секцией одежды и, возможно, банкомат (только у Вадима в корочках паспорта не было банковской карты). Вот только жаль, что до открытия оставалось еще три часа. Но желающих разбежаться по домам как-то не наблюдалось, невзирая на соблазн — не осталось больше глупых.
Они сидели в лесу, вдыхая запахи родных мест, гадая, куда бы сплавить Валюшу. В дочери полка? «Да какой там полк!..» — смахнул скупую слезу Борька. Потрепанная рота — без надежды, перспектив и прав на удочерение. Валюша тяжело вздыхала. Не хотелось ей бросать людей, к которым она искренне привязалась. Страшило одиночество. Ластилась к Вадиму, а тот совсем терял чувство реальности. Видения выплывали из тумана, будто пиратские корабли. Голова гудела — нудно, изматывающе.
— Мы теряем его, — спохватился Борька.
— Только попробуйте, — тяжеловато отшутился Вадим и начал тупо бродить вокруг стоянки, пытаясь заставить работать мозг.
В сером здании универмага было пусто. Но банкомат «Академбанка» работал. Продавщицы посматривали на них с предубеждением. Хотели вызвать охрану, но Вадим еще не полностью растерял способность обворожительно улыбаться.
— Чего бы такое выбрать? — восхищенно бормотала Валюша, роясь в диковинных тряпках.
Жанна уединилась с телефоном-автоматом и принесла радостную весть: имеется в природе дальняя подруга с навороченной дачей, которая в данный момент свободна и в отличном состоянии.
— Я не понимаю, — цепляясь за последние остатки сознания, пробормотал Вадим, — если твоя подруга в отличном состоянии, то почему она свободна?
— ДАЧА свободна, дурень ты наш! — в сердцах восклицала Жанна, представшая в новом прикиде, как картинка. — И ключ в мыльнице под третьей половицей…
Из той поездки на такси до Череповки Вадим помнил немногое — стриженый затылок водителя, бутылку с яркой этикеткой, которую Борька, горячо уверяя, что губит людей не пиво, извлек из набитого едой пакета. Дорога к даче — тропа в зарослях жухлой полыни…
Сама фазенда действительно была ничего — горка грамотно сформированных бревен, остроконечный дымник над дымоходом, витиеватые наличники и обширный двор с кучкой кошачьего дерьма на видном месте. В доме были электричество, душевая, городской телефон. Имелась отдельная спальня на втором этаже, куда Вадим шел, не в силах остановиться. Обозрел затуманенным взором покрытый войлочным покрывалом диван, плотные шторы, мобильную душевую кабинку. Он зашел в нее на минуточку, облился холодной водой и, закутанный в полотенце, забрался под войлочное покрывало, где обрел тишину и покой…
Он спал без задних, казалось, ног целую эру. Все спали. Кто где. По прошествии вечности Вадима разбудил не пинок под ребра, не командный окрик «Встать!», а горячая женщина, ползущая с секс-визитом к нему под одеяло.
— Потом раскаешься, Вадим… — прошептала обольстительница, стаскивая с себя немногочисленные одежды, — раскаяться никогда не поздно, а порядочность — это такая штука, после которой ты чувствуешь себя идиотом…
Скрип диванных пружин закрепил окончательную победу над предрассудками. Он не видел ее лица. Но любил, как Катюшу пару дней назад, как покинутую жену, как первую подругу из 10-го класса, с которой одержимые страстью, они слепо тыкались носами на колхозном сеновале, и там же, раз за разом, набирались опыта и совершенства в искусстве любви.
Но секс не улучшил физическое самочувствие. Он засыпал и просыпался от женских ласк, игнорировать которые было невозможно. Лишь однажды к нему явилось просветление. Он вцепился в податливую женщину:
— Где Валюша? С Борькой все в порядке?
— Успокойся, дорогой, все на месте, — погладила его по голове женщина, — Валюша выдрыхлась до полного не могу. Съела всю сметану, проела Борьке всю плешь, добыла старые шашки и теперь они сутками напролет режутся в «Чапаева». Она упорно набивалась к тебе в качестве бэбиситтера, но я не пустила — рано еще ребенку наблюдать такие сцены.
— Из тебя бы вышла заботливая мать, — похвалил Вадим.
— Только для Валюши, — возразила женщина. — Для своих детей я существо глубоко потерянное. Слово «дети» подразумевает отвратительное слово «муж» — не всегда, конечно, но как бы в идеале. К этому делу отношусь довольно настороженно. Проходили.
— Понимаю тебя. Понятия «мужество» и «замужество» синонимичны. Ты входишь в редкие пять процентов женского населения, которые как огня боятся семейной жизни. Да и правильно, Жанна, брак — основная причина разводов. А также стрессов, неврозов и бедности. Зачем вешать на себя эту пудовую крышку для унитаза, если в жизни много других заморочек, а жизнь, в принципе, одна?
Женщина тихонько засмеялась, зажимая ему рот ладошкой…
Когда Вадим в очередной раз очнулся, он лежал поперек кровати, без подушки, завернутый в одеяло — словно труп в ковер. Головная боль наконец отпустила. Руки-ноги работали, как в лучшие годы. Незначительная эрекция приносила неудобства, но не беспокоила. В голове чистота — как в операционной. «И если боль твоя стихает, значит?..» — сформировался сакраментальный вопрос. Ответа не было. Хваленая интуиция удалилась в отпуск.
Сквозь щели в шторах наблюдалось подозрительно голубое небо. Вадим поднялся, надел ту одежду, что нашел под кроватью, и, пошатываясь, двинулся к выходу. На лестнице столкнулся с Жанной.
— Слава богу, — обняла она его за шею. — Спускайся, я заправлю твою кровать. Прими душ, почисти зубы и застегни штаны. Не забывай, что штаны даны мужчине, чтобы скрывать свои мысли, а не выпячивать их.
— Сколько суток я их выпячиваю? — поинтересовался Вадим.
— Двое, — сказала Жанна. — В часах — 48, в минутах — 2880, в секундах — 17 280…
В отделанной дубом гостиной царил интимный полумрак. Горело бра. Шторы задернуты. Трещало, как в слесарной мастерской, — Борька и Валюша с задумчивыми лицами сидели перед шахматной доской и щелчками сметали с поля шашки.
