Дверь уже трещала, поддаваясь напору разъяренных людей. Свистнуло над головой. Эти парни — явно не из той конторы, что собирались оставить «детишек» в живых. Он тоже не собирался миндальничать… Вадим улегся на паркет, жестко утвердив рукоятку, и методично стал стрелять по двери. Первый же выстрел кого-то срезал — не хватает профессионализма решительной публике; глухо охнули, толпа схлынула с крыльца. Но он продолжал выстреливать патрон за патроном — пока в ушах не остался один звон, не вылетели все восемнадцать дефицитных зарядов, и затвор не оказался в заднем положении, сигнализируя о необходимости замены магазина.
Кольцов перевернулся на спину, сменил обойму, вскочил и, пока тишь да гладь, бросился под лестницу, распинывая тазики…
Он выскочил в узкий проход между аккуратными сараюшками — промчался по нему, толкнул узорчатую калитку, выходящую в проулок… и свалился как подкошенный, откатившись под куст, — видимо, чуял, что над головой промчится пуля.
Привстал, оценивая обстановку. Мозг — то самое приспособление, при помощи которого мы думаем, что мы думаем, — обработал картинку. Узкий проулок, метра два с половиной, машины не разъедутся, заборы без зазоров, стреляли откуда-то справа. Человек лежал в семи шагах — молодой, постриженный, с подбритым затылком, пальтишко расстегнуто, и кровь заливает грудь. В упор стреляли — пока не упал… Виновник жутковатой смерти — Борька Уралов — скрючился на той стороне проезжей части — коленом в снегу, «Гюрза» наготове. Глаза какие-то тоскливые. За спиной — сквозной проход в глубину поселка.
— Где Жанна с Валюшей? — Вадим с опаской обернулся. Сейчас попрут.
— Ушли, — улыбнулся Борька какой-то неживой улыбкой, — и ты уйдешь. Сейчас я высунусь, буду стрелять. А ты перекатись.
Проще перепрыгнуть. Но так и умереть значительно проще. Борька выставил в проулок руку с пистолетом. У этой змеюги мощное пробивное и останавливающее действие. Загрохотало — энергично, убедительно. Вадим свалился с разворотом на левый бок и, активно отталкиваясь конечностями, перекатился по таящему снежку. Треснул штакетник, в который он врезался плечом. Прыжок из лежачего положения — и он уже у Борьки за спиной.
— Порядок, — Уралов энергично выбил обойму и вставил новую. — Беги, Вадим, моя очередь прикрывать. Удобно здесь, место насиженное. А ты нужнее нашим дамам…
Последние слова напарника как-то не удержались в голове. Бежать хотелось — со страшной силой.
— Долго не сиди, — предупредил Вадим, — ноги затекут — будет тебе тогда насиженное место. Да и эти гады сейчас попрут.
— Разберусь… — Борька улыбнулся, — чай, не маленький. Ну и чего ждем? Почему стоим?
— Слушай, — замешкался Вадим, — а восток тут у нас где?
— Ку-ку, да? — постучал Борька стволом по черепу. — Восток — дело тонкое, братец? Извини, Вадим, но крыша твоя здесь не проезжала.
— Да нет, Борька, бежать нам надо на восток, Пригорницкий будет ждать…
Он понесся длинными прыжками по узкому проходу, боясь даже предположить, куда он выведет, а за спиной разгорелась яростная стрельба…
Переулок кончился оврагом. Бурьян, кусты — безбрежное море кустов! — и никаких ненужных дач по курсу. Узкая тропа по эту сторону оврага — в два конца. Злодей в коричневой пропитке — и откуда он взялся?! — выпрыгнул из-за горки проросшего гравия… Хорошо же их разбросало. В тыл хотел зайти? Ноги врозь, пистолет на вытянутых, лицо зеленое от напряжения. Спусковой крючок уже натянул спусковую тягу, провернулся рычаг взвода, освобождая курок, а заодно и иглообразный ударник, готовый вонзиться бойком в капсюль…
— Огонь!!! — завизжала дурным голосом из оврага Жанна.
Субъект в панике отпрыгнул, стал вертеть головой. Вадим нажал на спусковой крючок. Осечка. На то и техника, чтобы иной раз отказывать. Поняв, что его дурачат, злодей прыжком вернулся на исходную позицию. Никакой он не злодей. Четверть века не прожил, жениться не успел — глаза детские, навыкате, объяты ужасом. Умирать не хотелось — страшно!!! Вадим упал ему под ноги, и парень потерял равновесие, упустил из вида цель, а Вадим рывком предплечья сбил парня с ног. Тот кубарем покатился на дно оврага, в заросли полыни…
— Так его! — завопила Валюша. — Молодец, Кольцов!
Он бросился с откоса в гордом безмолвии — сообразят, поди, куда бежать. Съехал на пятой точке в сухие заросли, присыпанные снежком. Пробегая мимо парня — тот как раз пытался приподняться на колени, очумело тряся башкой, — врезал смачно по заднице, нагнулся за упавшим пистолетом, швырнул далеко в кусты (ищи, чекист) и, пропустив бегущих женщин, пристроился в хвост…
Бег по пади напоминал спурт на велотреке. Вадим повел компанию на штурм откоса — благо местность позволяла. Когда-то по дну оврага протекала речушка (пока дачники не иссушили), теперь от нее остались только трещины в суглинке, пучки каких-то растений и камни, камни… Выбиваясь из сил, он вытянул слабеющих женщин на поверхность, завертелся, как юла. На южной стороне деревьев ветки гуще — потрясающие школьные знания, забыть их просто невозможно. А на кустах? Да какая, блин, разница?! Он повернул компанию на восток (определился, грамотей)… и вдруг застыл, охваченный столбняком. За спиной творилось что-то не то. Лающие выстрелы «Гюрзы» давно оборвались (бедный Борька!), никакой пальбы не было. И вдруг в районе дачного поселка разгорелся самый настоящий бой! Как минимум несколько единиц автоматического оружия заглушили слабенькие хлопки «макаровых».
«Вот так номер, — изумленно подумал Вадим. — Конкуренты подтянулись. Те самые — для которых мы важнее живыми. Позднее включение у них».
Кто сказал: «Я не боюсь умирать, я просто не хочу при этом присутствовать»? Ох, как не хотелось ему присутствовать… Он гнал своих любимцев, как опытный тренер гонит потенциальных олимпийцев — до полного изнеможения. Кусты вставали непроницаемой стеной, земля то шла круто вниз, то поднималась в гору… Валюша завалилась носом в лоскутья рыжей листвы, плакала, не могла подняться. У Жанны разыгрались мигрень с истерикой. Вадим лежал, таращась на высокую лазурь, и сжимал от отчаяния зубы. Сгинул Борька. И грош цена твоим обещаниям, Кольцов, что после гибели Максима никто больше не умрет…
— Мы партию не доиграли с Борькой… — всхлипывала Валюша, давясь прелой листвой, — он уже выигрывал, он уже на палец плевал, чтобы навешать мне щелбанов…
— Боже мой, — тупо повторяла Жанна, вороша непокрытую шевелюру, — боже мой…
Борьку обнаружили после того, как выплакали все слезы, выстроились в колонну по одному и потащились через кустарник в направлении предполагаемой дороги. Он сидел на замшелом пенечке посреди полянки и грустно смотрел в пространство. В принципе, живой, но какой-то потасканный. На голове у Борьки, в качестве своеобразного парика, лежала горка прелой листвы, о которой он, надо думать, не догадывался. Жанна затряслась в беззвучном хохоте. Истерика за упокой сменилась истерикой за здравие. Валюша обомлела, вытаращилась, как на мертвеца, собравшегося прогуляться, и, очевидно, в первый раз за всю свою сознательную и несознательную жизнь перекрестилась. Вадим энергично массировал лоб: в голове чего-то не хватало, кажется, шариков.
