— Наши, Влад. Наши… Это работа не для тех, кто стеснен рамками закона…
* * *
В информационной базе Управления по борьбе с бандитизмом аналитики перелопатили весь массив информации. В ней скрывается немало полезного — в каких агентурных сообщениях засвечивался фигурант, имелись ли его телефоны в изымаемых у бандитов записных книжках, фиксировала ли его где-то служба наружного наблюдения, проходил ли он подозреваемым по конкретным преступлениям.
В итоге перед полковником Денисовым на стол легла итоговая справка-меморандум. Оказалось, что Махмуд светился нередко. В справке имелось несколько адресов его связей, которые стоило отработать.
Теперь дело оставалось за малым — пройтись по этим самым адресам. И найти Махмуда. Или информацию о его местопребывании. А кто исполнит эту работу лучше, чем Казак с его подчиненными?..
И Казак начал работать. И теперь не было сомнений в том, что, если фигурант имеет хоть какое-то притяжение к этим адресам, его песенка спета…
Первый адрес. Здесь проживает некто Аджапов — член ингушской организованной преступной группировки и связь Махмуда. Машины останавливаются во дворе пятиэтажного дома. Лифта нет, поэтому оперативники прут на четвертый этаж пехом, сопровождаемые озадаченными взглядами нюхающей клей подъездной шпаны.
Звонок квартиры не работает. Ничего! Ногой по двери, да еще прикрикнуть:
— Милиция!
За дверью шаги. Щелканье замка. На пороге здоровенный, с курчавой волосатой грудью зверь неопределенной национальности. На нем спортивные шаровары и майка. На правом предплечье и кистях рук обильные синие рисунки, намекающие на причастность их хозяина к гильдии граждан, занимающихся противоправной деятельностью.
— Гражданин Аджапов? — осведомляется Казак и сует зверю в морду удостоверение. — Есть разговор.
— Постановление на обыск давай. Тогда пущу. — Зверь нахально ухмыляется и пытается закрыть дверь.
И сгибается пополам от беспощадного удара в печень. Не успевает и понять, что к чему, как видит перед собой половой коврик, крайне замызганный, а суставы трещат, потому что руки завели за спину так, что локти чуть затылок не гладят.
Слышится испуганный писк — это на пороге объявляется завернутая в простыню деваха лет шестнадцати.
— Звук прикрути, — хрипит Казак, делая шаг ей навстречу. — Тебя же не трогают.
Визги и писки обрезает, как ветки бензопилой «Дружба».
— Одевайся, Аджапов. Задержан. Вот постановление об аресте. — Казак сует хозяину квартиры, которого уже подняли с пола, постановление. Таких липовых бумаг у него полно на все случаи жизни. Печать прокурора, подпись, все реквизиты, даже ссылка на уголовное дело — все на месте, не подкопаешься.
— Да вы чего?! — голосит Аджапов. — Не за что! Я ничего не делал!
Его причитания никого не интересуют. Внизу уже стоят под парами две машины с фальшивыми синими милицейскими номерами.
Машины несутся сквозь московскую ночь. Выруливают около свалки рядом с лесопарком.
— Я не при делах. Завязал, — гундосит Аджапов. — Мужики, скажите хоть, за что взяли… Я не при делах. Падлой буду. Мамой клянусь…
— Ты нас перепутал с кем-то, — заявляет Казак.
— Вы чего, не менты?! — в ужасе вопит Аджапов.
Машина замирает. Свет фар утыкается в кучу мусора и спугивает бродячих котов, которые неохотно разбегаются.
— Где Махмуд?
— Какой Махмуд? — ошарашенно восклицает Аджапов.
— Махмуд Маленький. Чеченец. Разведчик…
— Не знаю такого.
— Не знаешь? — удивляется Казак. И резко ладонями бьет по ушам задержанного.
Когда в голове проясняется, Аджапов ощущает, что лежит на мокрой земле.
— Повторяю вопрос, — произносит Казак.
— Не знаю! — кричит Аджапов, у которого в памяти всплывают законы корпоративной бандитской солидарности и примеры незавидной участи тех, кто не держал язык за зубами.
— Ладно, — кивает Казак своему помощнику. — Давай, мочи его…
— Э, правда, не знаю, — скулит Аджапов.
— Давно его видел?
— Месяц назад… Он помогал нам.
— Чем?
— Лоха одного пробить… Он полрынка на Севере держит. Мы его нагрузить хотели.
— Пробил?
— Нет. Махмуд сказал, что дел много. Никак не может. Мы ему платить хотели. А он — не хочу… Шакал…
— Где он может быть?
— Не знаю!
Казак кивает. Его помощник вытаскивает бесшумный пистолет. И простреливает плечо Аджапова.
— У-й-я-а!!! — воет, как сирена, ингушский бандит.
— Дальше коленная чашечка, — уведомил Казак.
— Ох… Что же вы за беспредельщики. — Аджапов начинает понимать, что мочить его будут по-настоящему. А, значит, гордость бандитскую надо задвинуть подальше.
— Давай, говори, падла такая. Рассуждать еще будешь…
— Ой-я-а-а… С Гочей он близкий.
— Кто такой? Где живет?
— Ой-я… Ой, как больно-о… На хате в Бутово со шкурой своей… Ой-я-а… Снимает хату… Он и Махмуд любят со шлюхами гулять. Друзья…
— Адрес.
— Не знаю. Больно-о-о.
— Адрес, урод!
— Я покажу…
— Если врешь, мы тебя валим. Нет — отпускаем. Такой у нас договор. Годится?
— Да… Больно-о-о…
Один из бойцов рвет рубашку Аджапова, туго перевязывает простреленное плечо. Рана плевая — больше шуму и визга.
Ночь. Дорога. Мигание светофоров…
Гочу даже не приходится выуживать из теплой постели. Вон, во дворе дома, рядом с джипом с распахнутыми дверцами стоит, длинный, сгорбившийся, длиннорукий, в куртке по колено. Цепляется за талию девицы, явно легкого поведения.
— Он! — радостно шепчет Аджапов, страшно довольный, что Гоча на месте, а, значит, шансы остаться в живых резко возрастают.
— Поверим на слово. — Казак кивает невысокому, поджарому бойцу, который недавно стрелял в Аджапова. — Давай…
Боец выходит из салона. И двигает напролом через пустынный двор, мимо грибков, скамеечек, ракушек. При этом походка его немного заплетающаяся, он покачивается из стороны в сторону, как пьяный.
— Закурить не найдется? — подваливает он к Гоче.
— Бамбук кури. — Гоча немного пьян. И невысокая сухощавая фигура не вызывает у него опасений.
Профессиональный боксерский удар отключает кавказца. Девица взвизгивает. И получает шлепок по губам.
— Глохни, тварь. Дольше проживешь!
Подъезжает «Волга». Гочу кидают в салон, как дрова. Машина трогается с места. На все про все — две минуты.
