– Князь Берислав поспешил, но его легко понять, – сказал Ольг, сидевший во главе стола. – Всем нам известны его желания. И я бы тоже не отказался услышать ответ княгини Предславы и ее родичей…
– Нет! – выпалила Предслава, остановившись прямо перед Ольгом.
Он хотел прямого ответа – он его получил. Прямее некуда.
Услышав ее задыхающийся голос, родичи и гриди за столом поутихли, стали унимать самых пьяных. Белотур поднялся на ноги, будто хотел немедленно устремиться ей на помощь, но потом снова сел, не сводя с молодой вдовы встревоженных глаз.
– Нет, – со всей решимостью повторила Предслава, глядя прямо в лицо Ольгу. – Не пойду я за Берислава, слышишь? И ни за кого в Русской земле не пойду. я возвращаюсь домой, в Плесков, к матери. И пусть у нее меня снова сватают. Но к вам сюда я не поеду больше!
– Что с тобой? – Ольг поднялся, в изумлении глядя на нее. Лицо его ожесточилось и вместо обычного дружелюбия стало выражать неумолимую властность. – Ты так сама решила? А с родичами ты посоветовалась? Каков будет ответ твоего вуя Велема?
Он перевел взгляд на ладожского воеводу. Велем хмурился, пытаясь изгнать хмель и собраться с мыслями. Зная Предславу, он понимал, что неспроста племянница так взбеленилась.
– Что ты, Славуня? – Он тоже встал и наклонился, чтобы лучше видеть во мраке, озаряемом трепещущими огоньками свечей. – Ты же вроде не прочь была? Или Берислав тебя чем обидел?
– Если кто обидит мою… дочь моего брата, будет отвечать передо мной, – сурово впиваясь глазами в Берислава, упавшего на скамью у дверей, тихо, но грозно заверил Белотур. – И живые позавидуют мертвым!
Не оборачиваясь, Предслава чувствовала, что Воята стоит позади нее. Как положено неженатому парню в присутствии старших, он молчал, но никогда в жизни она не слышала такого яростного, выразительного молчания. Ей хотелось прижаться к нему спиной, но даже так его близость поддерживала ее и придавала сил.
– Мы так решили. – Велем перевел взгляд с Предславы на Белотура, потом на Ольга. – У нее мать и отчим живы, и мы не вправе ее отдавать без их совета. Она хочет к матери вернуться – пусть возвращается. А кто хочет ее сватать – пусть в Плесков засылает сватов. И там они сами пусть решают меж собой…
– Она была замужем за человеком, который платил мне дань и звался моим сыном, – сказал Ольг. – И она – племянница моей жены. я тоже имею право решать ее судьбу.
– Ты уже один раз решил мою судьбу, княже! – Предслава сбросила с головы верхний плат, чтобы не мешал, и движением рук призвала остальных не вмешиваться. – Так решил… будто сама Макошь. Ты ткань судьбы моей соткал мечом… от начала и до конца. Вот это… что?
Она вынула из-за пазухи свою злосчастную лелёшку, сделала несколько шагов, не чуя ног, и бросила куклу на стол перед князем. Все в избе разом поднялись и потянулись, силясь разглядеть, что там такое. Княгиня Яромила возле кута неслышно ахнула и вскинула руку ко рту; кое-кто на нее оглянулся.
– Это лелёшка моя свадебная, – пояснила Предслава тем, кто не разглядел куклу, но не сводила глаз с Ольга. – Не такие узоры моя мать на ней вышивала, как дочь в замужество провожала. Берегла я в ларе свою судьбу, да не уберегла. Как она из моего ларя здесь, в Киеве, в твоем дому оказалась? Почему «Перуновы кони» хвостами друг к другу повернулись, а нива моя незасеяна осталась? Где лелёшка мужа моего? Где муж мой?
Чуть ли не впервые на памяти всех, кто его знал – а у некоторых этот срок исчислялся двадцатью с лишним годами, – Ольг не нашелся с ответом. Несколько мгновений стояла тишина, только огонь гудел в печи, будто чуры тоже гомонили от изумления и возмущения. А потом Велем ухватил стол за угол и отшвырнул, чтобы освободить проход – миски и блюда, ковши и ножи со звоном и грохотом полетели со скатерти, посыпались на пол куски мяса и хлеба, полилось пиво. А Велем шагнул вперед – будто пробудившийся волот.
– Ах ты змей ползучий! – рявкнул Белотур и выскочил из-за своего угла стола. Даже в полутьме было видно, что на скулах его вспыхнули два ярко-красных пятна, как всегда бывало, если он волновался.
Оба воеводы в едином порыве шагнули вперед, и в движении их была такая неумолимая ярость, что Предслава ахнула. Ольг сделал то, чего не прощают ни чужим, ни своим. Зловредная ворожба – провинность хуже убийства, потому что вредит исподтишка. И особенно когда направлена против женщины, предназначенной хранить и продолжать род.
– Ща я тебя… – невнятно прорычал Велем, и Ольг, которого никто не назвал бы трусом, переменился в лице.
Велем не шутя собирался убить его на месте, и ни дружина, ни гости ему не помогут – просто не успеют. А с другой стороны приближался Белотур, начисто утративший обычное дружелюбие.
Ольг отшатнулся и уперся в стену. Всю жизнь он ходил по морям, сражался, одолевал врагов самыми разными средствами, прошел от ледяной стены на северном краю мира до Миклагарда на юге, подвергался неисчислимым опасностям и удачно избегал их, но сейчас лишь краткий миг отделял его от смерти – на вершине власти, славы и могущества, за собственным столом, от рук двоих словенских полупьяных мужиков…
Меча под рукой, находясь в собственном доме, он не держал, и перед ним лежал только нож с коротким лезвием, которым пользуются за столом. Но не успел Ольг схватить его, как женская фигура метнулась со стороны кута и княгиня Яромила встала между братом и мужем.
– Велько, стой! – Она замахала руками, чтобы привлечь его внимание, уперлась ладонями в его широкую грудь. – Выслушай меня!
Он схватил ее за плечи и отодвинул с дороги, будто соломенную куклу, но она вцепилась в его запястья мертвой хваткой и повисла – поволочилась бы за ним по полу, если бы он не остановился.
– Нет, нет! – выкрикнула княгиня. – Это не он! Не тронь его! Ольг не виноват ни в чем! Это не он, это я! Я!
Лицо Велема приняло несколько более осмысленное выражение, и он перевел взгляд с Ольга на сестру. Она выпустила его руки и попятилась.
– Велько, выслушай. я расскажу тебе. Да, я виновата. Это сделала я. я приказала привезти ее лелёшек. я лишила ее… не дала… – Княгиня на миг опустила глаза, не в силах признаться вслух, что ворожбой и травами губила будущих детей родной племянницы. – я затворила ее… Но мой муж здесь ни при чем. Это не он приказал мне.
– А кто? – подала голос Предслава из полутьмы, и все обернулись к ней.
– Это… – Яромила тоже посмотрела на дочь своей сестры. – Такова была воля чуров.
– Неправда! – с болью вскрикнула Предслава, будто раненная стрелой, и Воята безотчетно обнял ее сзади, стремясь поддержать.
– Правда! – так же отчаянно крикнула Яромила. Она с трудом владела собой, дрожа и едва не плача, и даже у мужчин сводило живот судорогой и слабели ноги при виде горя и слабости этой всегда невозмутимой, сильной, мудрой, уверенной женщины. – Такова была воля наших предков! Они открыли мне… Давно, еще пока ты не вышла замуж. Еще когда тебя не сватали, мне было поведано, что женская ветвь потомства нашей бабки должна быть затворена на трижды девять лет от дня вдовства Дивляны. Это выкуп за то, что твоя мать осталась жива, хотя даже собственный муж желал ее смерти! Ты тогда была еще мала. Потому у твоей матери родился еще сын, но не рождалось больше дочерей. И, вспомни, ни у кого из дочерей Радогневы больше не появлялись внучки, только внуки. А когда ты вышла замуж, от срока оставалось двенадцать лет. Четыре прошло. Восемь осталось. я не хотела… Но чуры повелели… Они сказали, что трижды девять лет должно пройти, прежде чем вызреет в Огненной реке сила нашего рода, и тогда вынет Сварог искру и вынесет ее в белый свет, да так, что всю землю она осветит собой и сделается новым солнцем в небесах. Я лишь исполняла волю предков. Прости меня. – Княгиня поклонилась племяннице в пояс. – Но ни я, ни ты ничего не можем здесь поделать.
