Батяня усмехнулся. Несмотря на прошедшие годы и коренное изменение всего и вся, выходило так, что роль Любинского очень напоминает его прежние функции — тех времен, когда он еще носил погоны и был особистом. Сейчас, как видно, он тоже собирается слушать, смотреть, запоминать и контролировать…
— Это что, товарищ майор — такие аппараты теперь губернаторам по штату полагаются? — спросил Ломакин, прерывая задумчивость командира.
— Можно сказать и так, — уклончиво ответил Батяня.
Через пару минут вся троица — майор, сержант и Любинский — снова оказалась в салоне.
— Присаживайся, сержант.
Ломакин с изумленным видом продолжал разглядывать интерьеры. Все это было так далеко от армейских образцов, виденных до этого, что сдержать восхищение было трудновато.
Вертолет поднялся в воздух. Все смотрели в иллюминаторы. Катер становился все меньше, а вокруг открывались необъятные просторы сибирской тайги. Река ослепительно блестела на солнце.
Разговаривать с секретарем губернатора у майора не было никакого желания. Так что разговор велся с Ломакиным и пилотом. Последний рассказывал о случившемся с ним в свое время происшествии.
— …Вертолет тогда повис над маленьким просветом в лесу, где я и лежал с переломанной ногой.
— А что вы там делали? — спросил Ломакин.
— Да я же и говорю: ногу сломал, — вспоминал случившееся когда-то с ним вертолетчик, — тогда я еще на таком аппарате летать и не мечтал. А сесть там нигде не было возможности. Так что нужно было произвести эвакуацию человека, то есть меня.
— А дальше?
— Экипаж ювелирно завис так, чтобы лебедка оказалась над проплешиной среди стволов деревьев. Борттехник подцепил кресло к лебедке и прицельно стал опускать его в этот зеленый колодец из сосен и елей. Когда кресло коснулось земли, я подтянул его к себе. Затем застегнул замок фиксации ремней и отмашкой руки показал, что можно поднимать. Там включили электропривод лебедки. Она потянула меня вверх, — рассказывал пилот, — но тут-то все и началось. В момент отрыва от земли получился рывок, который раскачал меня, и по ходу подъема меня начали хлестать концы веток крон деревьев. Одна из веток зацепилась за мою одежду и начала накручиваться на трос, который подтягивал меня к вертолету.
Пилот сделал крутой вираж и ненадолго замолчал.
— А дальше-то что было?
— А было следующее: рукой, движением вниз, я показываю экипажу, что меня нужно опустить, но там мои жесты не понимают, и лебедка тянет меня вверх вместе с веткой. Правда, она все же оборвалась, дав дополнительный рывок, увеличивший раскачку. Но это уже произошло за вершинами деревьев. И тут я почувствовал легкую встряску. За встряской начались короткие рывки, такие, как ощущаешь, когда рвешь в руках крепкие нитки или тонкую леску. Мне стало понятно, что это рвутся нитки стального троса. Я снова показываю: опускайте, мол, черти!
— И что — поняли? — пошевелился Лавров.
Нечто подобное в его жизни уже происходило. Но это было давно и не на просторах Сибири…
— Поняли! И в тот момент, когда борттехник, поняв меня, включил лебедку на опускание, от меня стремительно стала уходить земля. Вертолет набирал высоту, а рывки по тросу продолжались. С каждым таким рывком я понимал, что с лебедкой происходит что-то ненормальное. А тем временем высота увеличивалась, а вместе с ней и угол раскачки. На опущенном на полную длину тросе меня выносило под переднюю сферу кабины пилотов так, что я видел их лица, а затем проносило мимо открытой двери фюзеляжа, где были видны испуганные лица борттехника и бортмеханика. Понимая, что мой возврат к земле с помощью лебедки уже невозможен, они включили ее на подъем. Чем выше меня поднимали к вертолету, тем меньше становился угол раскачки, а количество мелких рывков увеличивалось, — провел ладонью по подбородку рассказчик, — а вместе с рывками и тревога нарастала. И вот уже совсем рядом лица экипажа. Они руками стараются удержать трос от раскачки. Разворотом кронштейна лебедки меня поворачивают спиной и усаживают на обрез вертолетной двери. И в этот момент, — пилот сделал почти театральную паузу, глядя на выражения лиц слушателей, — последняя нитка закушенного троса обрывается, и он, распушаясь, как колючая проволока, обрывком повисает на лебедке!
— Вот это да! — не удержался от возгласа сержант.
— Везучий ты, еще мгновение — и кранты, — говорит тут мне кто-то. Я сижу в кресле и пока с трудом перевариваю происшедшее. Представьте только — с высоты трехсот метров я упал бы на частокол из вершин деревьев.
— Однако, — протянул Ломакин, — такой смерти не позавидуешь.
— Вот и я о том же. Только тут я все и осознал! Только тут страх и накатил. Так что пришлось стресс снимать с помощью фляжки спирта.
— Спирта? — поморщился сержант-трезвенник.
— Так я же водой запивал! — пояснил пилот.
Все расхохотались. Машина шла вперед еще некоторое время.
— Подлетаем, — сообщил пилот, — те, кто уснул, могут просыпаться.
Все взглянули вниз. Посреди огромного болота виднелся небольшой остров, над которым они теперь снижались.
— Да там уже работа кипит, — произнес Любинский, указывая на эмчээсовский вертолет, стоявший на поляне посреди острова, — садимся рядом.
— Где же тут сядешь? — отрицательно покачал головой пилот. — Там сейчас для нас места нет.
И правда — островок сам по себе не мог похвалиться приличными масштабами. Посередине имелась поляна, да и та уже была занята. Половину ее занимал аппарат, потерпевший крушение, а половину эмчээсовцы.
— Что делать будем? — вопросительно глянул на майора секретарь.
— Придется мне спускаться на подвеске, — озвучил единственно возможный вариант Батяня.
Вертолет снизился, и майор, проделав весьма привычный для него трюк, оказался на земле, если, конечно, можно было так назвать насквозь пропитанную водой почву.
На островке сейчас негде было яблоку упасть.
— Майор Лавров, — козырнув, отрекомендовался Батяня руководителю группы.
— Нам уже говорили, — кивнул седоватый мужчина лет пятидесяти, крепкий, как медведь, с живыми, буравящими насквозь глазами.
Батяня, не теряя драгоценного времени, задавал вопросы, выясняя положение. Спасатели оказались откровенны, ведь Батяня для них был «человеком Пересветова».
— Как думаете, что послужило причиной катастрофы?
— По предварительной версии, виновато некачественное топливо, — сообщил собеседник. — Пока, конечно, с уверенностью сказать невозможно, однако…
Трупы экипажа, накрытые простынями, уже находились в вертолете эмчээсовцев. Батяня мельком взглянул на них.
— Отлетались, — произнес тот, кто находился рядом.
Батяня вернулся на «исходную».
— «Черный ящик»? — разговор шел на повышенных тонах из-за шума нависающего над головой губернаторского вертолета.
