Майор направился к ближайшему дому. Вокруг всей усадьбы, как и повсюду здесь, высились мощные заборы, напоминавшие частокол. Похоже, традиции местных поселенцев не особенно изменились со времен сибирских первооткрывателей века этак семнадцатого. Тайга есть тайга. Майор постучал в калитку.
— Эй, хозяева, есть кто дома? — громко провозгласил он.
Ответа не было. Майор пожал плечами, нажал на щеколду и, отворив калитку, двинулся во двор. Не успел он сделать и трех шагов, как из-за угла выскочила огромная овчарка. С громким лаем собака бросилась к непрошеному пришельцу с явно враждебными намерениями.
Батяня ретировался на исходную позицию. Стоя за воротами, ему приходилось наблюдать, как здоровенная псина наскакивает на отделявшую их деревянную перегородку, клацая внушительными зубами. Наконец двери в доме отворились, и на крыльцо вышел бородатый мужик в самотканой рубахе.
— Здравствуй, хозяин! — растягивая рот в улыбке, поздоровался майор.
— Здорово… — произнес мужик, не выказывая никакой радости.
Глядя на него, можно было подумать, что он с большим удовольствием позволил бы своей собаке делать что угодно с тем, кто сейчас выглядывал из-за калитки. Но Батяня старался пока не допускать в мыслях ничего негативного. Ему нужен был результат.
— Ты бы убрал своего цербера, а то ведь так на гостей бросается, что спасу нет.
— Гостей в дом приглашают, а незваных от порога отучают, — мрачно срифмовал бородач, — ты кто такой?
— Да мы здесь человека ищем… — начал было свое повествование майор.
— Нечего вам тут искать, и некого! — на помощь мужу из дверей показалась дородная женщина. — Идите, откуда пришли, подобру-поздорову!
Лавров попытался еще что-то сказать, однако тяжелая дверь с грохотом захлопнулась. Постояв немного, майор двинулся назад.
— Что, немногим лучше? — ухмыльнулся Любинский.
— Да уж… — развел руками Батяня. — Видно, крепко они вас не любят.
— Ничего, мы им устроим! — мрачно пообещал секретарь.
— А что ты им сделаешь? Они на своей земле, и это их право — принимать или не принимать кого-то.
— Какое еще право? — скривился Любинский. — Я — власть, и они должны эту власть почитать и уважать.
«Ну, если ты и есть — власть, тогда понятно, откуда берется такое к ней отношение», — подумал Лавров.
Но так или иначе, а необходимо было что-то предпринимать.
— Ну, что будем делать? — вопрос Любинского повис в воздухе, а ответа так и не находилось. — Нет, с этими староверами я точно с ума сойду. Это же какие-то туполобые бараны!
— Ладно, попробуем разобраться, — вздохнул сержант.
— Чего? Ты еще тут будешь разбираться? — вконец расстроенный секретарь теперь нашел отдушину в едком сарказме. — Уж если нам от ворот поворот устроили, так тебе вообще нечего туда соваться!
— Ты погоди, не горячись-то, — осадил его Батяня, уже понимая, что к чему: сержант, сам из старообрядческой семьи, в данном случае вполне мог бы оказать неплохую помощь.
То же самое думал и Ломакин. Уж кому как не ему было знать так нужные сейчас традиции. Сержант поправил ремень, приосанился и двинулся вдоль улицы, минуя те дома, где уже успели побывать с неудачными визитами его старшие коллеги.
Следующий дом, стоявший по соседству с тем, где не захотели принять «вертолетчиков», выглядел подобным образом. Высоченная ограда, крыша из оцинкованного железа, уходящие в глубь двора хозяйственные постройки. Все говорило о хорошем хозяине. Хотя, как уже заметил Батяня, по-другому здесь жить не принято.
Сержант взглянул в окно. Там, за занавеской, мелькнула тень. Ну что же, будет с кем поговорить. Собаки во дворе подняли лай, но сержант успел подняться на крыльцо. Он постучал в дверь и, не дожидаясь ответа, отворив ее, шагнул внутрь. Оказавшись в горнице, он увидел сидевшую у окна семью: хозяин, хозяйка и трое детей разного возраста.
В отличие от своих мало осведомленных в подобных тонкостях коллег, Ломакин приветствовал хозяев не классическим «здравствуйте».
— Да святится имя Его, — после произнесения христианской формулы он перекрестился двумя пальцами на иконы, отвесив поклон.
— Во веки веков, — в ответе хозяина чувствовалось немалое изумление.
Да и сам могучего телосложения заросший черной бородой мужик выглядел ошеломленным. Еще бы — прилетает в село эта чертова железная стрекоза их злейшего врага — губернатора. Понятно, что и подчиненные у него — нелюди, а тут такое…
— А ты кто сам-то будешь?
— Да я, можно сказать, здешний, — ответствовал Ломакин.
— Вот как?
Сержант рассказал о себе, своей родне, а главное — о том, что он также является древле-православным христианином. На несколько каверзных вопросов, поставленных с целью окончательной проверки, сержант также дал исчерпывающие ответы, вследствие чего контакт с семьей был установлен.
— …а тот, что в военной форме, — он тоже никакого отношения к губернатору не имеет, — вступился за Батяню подчиненный, — ему приказали — он и полетел.
— Ну, ежели так, тогда — другое дело, — кивнул хозяин, — но вот того, второго, мы на порог не пустим. Видали мы его…
Еще немного побеседовав, сержант отправился за командиром. Нельзя сказать, что нежелание видеть Любинского в любом доме села было воспринято им с энтузиазмом, но это меньше всего волновало Батяню, отправившегося вслед за сержантом.
— Николай меня зовут, — представился хозяин, высокий, крепкий, лет пятидесяти с небольшим мужчина, — проходите в дом.
— Майор Лавров.
— Офицер, значит? Гм… — оценивающе взглянул бородач.
Войдя в дом-четырехстенок, Батяня огляделся — красный угол с большими, потемневшими от времени иконами. Стены в горнице были расписаны затейливыми узорами и яркими красками. Изображения диковинных зверей, птиц, пышные и большие цветы, затейливый растительный орнамент создавали удивительное, сказочное впечатление. Полы застилали тканые половики, изюбровые шкуры. Вдоль стен стояли кованые сундуки, на кроватях лежали красивые вышитые покрывала. Но самым уютным и теплым местом в доме была, безусловно, печь. Над ее пологом виднелись полати, на которых спали дети. Здесь же располагался длинный стол, на котором стояла всевозможная посуда и другая кухонная утварь.
Горница содержалась в такой чистоте, будто в ней никто и не жил. Пол, столы, подоконники, как это принято в Сибири, здесь скребли ножами, добела оттирали песком каждую субботу. Да и все остальное носило отпечаток заботливой хозяйской руки.
Приветливую жену Николая звали Степани-дой. Дородная, приятная лицом женщина лет сорока встретила гостей радушно, с улыбкой. Мальчонка, возрастом три-четыре года, не отходил от матери ни на шаг и с любопытством посматривал на незнакомых людей. Она быстро накрыла на стол.
