Когда вино было допито, Уни поднялась из своего кресла и, словно танцуя, приблизилась к кровати, стоявшей в углу. Сбросив с себя сорочку, она величественно возлегла на постель и запрокинула руки за голову. Это было нечто невероятное — прекрасное тело цвета темной бронзы на ослепительно-белой простыне. У Лаврова перехватило дыхание, кровь ударила в голову, тело заколотила буйная лихорадка…
…Он по-настоящему пришел в себя, когда где-то, неподалеку, загромыхали тамтамы, от басовито-гулких до пронзительно-раскатистых, сопровождаемые смехом и возгласами молодых голосов, в которые вплеталось залихватское «улюлюканье» — прерывистый звук, создаваемый вибрацией ладони, поднесенной ко рту.
— Не удивляйся… — положив голову на грудь Андрея, тихо проговорила Уни. — Такие «концерты» я слышу почти каждую ночь. Это молодежь с бедняцких окраин напоминает о себе нам, «зажравшимся буржуям». О чем ты сейчас думаешь? Хотя, нет, не говори. Я сама попробую угадать…
— Угадай… — прижимая к себе девушку, усмехнулся Андрей.
— Ну, скорее всего, ты все еще во власти только что пронесшейся бури чувств. Тебе со мной было хорошо… Я это поняла сразу — такого неистовства от тебя даже не ожидала. И все же… Хотя ты и показал себя настоящим мачо, все-таки больше ты думаешь не обо мне, а об одном мужчине… Даже сейчас.
— Что?! — не выдержав, Андрей фыркнул и рассмеялся. — Ну, ты скажешь такое!..
— Андрэ, ты меня не понял, — Уни издала легкий вздох. — Я имею в виду, что ты думаешь о человеке, о котором упомянул во время нашей первой встречи в кафе. Признайся, ведь все это ухаживание, весь этот прекрасный вечер, в конечном итоге посвящен одному — чтобы я рассказала тебе об Эммере Сулиме. Ведь так же?
Слова девушки подействовали на Лаврова как холодный душ. Он вмиг вернулся к реальности. Андрей вдруг и в самом деле вспомнил о конечной цели своего сближения с Уни. Одновременно он испытал крайнюю неловкость, словно его прилюдно уличили во вранье. Лавров лежал не двигаясь, не зная что ответить девушке. Но та, сама придя ему на выручку, едва ощутимо провела ладошкой по его волосам, щеке, плечу и ободряюще сказала:
— Андрэ, не тушуйся! Все в порядке. К тому же ты был необычайно искренним, что не могло не зажечь меня саму. О-о-о… Это было нечто! Хорошо. Давай так… — Уни хитро прищурилась. — Ты мне даришь еще один такой потрясающий вечер — я говорю об этом совершенно серьезно! — и получаешь всю имеющуюся у меня информацию об Эммере. Согласен?
— Такой приятной сделки мне еще не предлагали ни разу, — Лавров приподнялся на локте. — Конечно, я согласен! Значит, завтра?
— А сегодня ты уже решил уйти? — Уни тоже поднялась и, стоя на коленях, внимательно посмотрела ему в лицо. — Прямо сейчас?
— Понимаешь, солнышко мое знойное, — коснувшись губ девушки своими губами, Андрей спрыгнул на пол. — Когда я пришел сюда, меня наверняка кто-то видел. Чтобы не бросать на тебя тень, мне, разумеется, лучше уйти. Согласись, при ваших жестоких законах тебя я никак не могу поставить под удар.
— Да, наверное, ты прав, — согласилась Уни, надевая халат. — Хотя… Если дойдет до Эммера Сулима, что у меня был ты, он разбираться не станет, когда и во сколько ты ушел. О нем вообще лучше не упоминать. Он — как сам дьявол. Только вспомни о нем, и он уже — тут как тут…
Закончив одеваться, Лавров поцеловал Уни и направился к двери. В этот миг внизу раздался грохот, затем треск выстрела, и по ступенькам, ведущим наверх, забухали чьи-то торопливые шаги. В дверь спальни мощно ударили, отчего она распахнулась настежь, и в комнату влетели четверо африканцев в камуфляже и с автоматами на изготовку.
Предводитель — крупный, квадратнолицый верзила с иссиня-черной кожей лица, включил свет и, стоя в дверях, буквально пожирал ненавидящим, испепеляющим взглядом и хозяйку дома, и ее гостя.
— Эммер?!! — одновременно и удивленно, и испуганно прошептала Уни.
Окинув злобным взглядом ее и Андрея, главарь что-то сказал по-сомалийски. Лавров, который за эти дни успел усвоить некоторое количество местных слов, сразу же уловив, что тот упомянул о «чужаке», понял, что тот упрекает ее в «измене» не только с не мусульманином, но еще и с европейцем. Из дальнейшей тирады глумливо кривящегося верзилы можно было понять примерно следующее: как ты могла лечь под этого бледномордого, ничтожного типа?
Гордо выпрямившись, девушка что-то презрительно выпалила ему в лицо. И вновь лишь по отдельным словам Андрей смог догадаться о сказанном ею: ничтожество — это ты, а он — настоящий мужчина.
В бешенстве выпучив глаза и брызжа слюной, верзила что-то приказал своим подручным. Грязно ухмыляясь, те положили автоматы и стали медленно приближаться к Уни. Лавров понял, что главарь им отдал свою бывшую подружку на потеху.
— Тартып! — жестко скомандовал он, и бандиты с удивленно вытянувшимися физиономиями невольно остановились, неуверенно поглядывая то на своего главаря, то на чужака, явно не испытывающего перед ними робости.
Сулим с некоторым недоумением и даже любопытством воззрился на этого странного чудака, который, ежеминутно рискуя отправиться на тот свет, тем не менее, берется диктовать свои условия.
— Тебе, следует понимать, нужен именно я, и обязательно живым? — без малейшего пиетета во взгляде и голосе спросил Андрей теперь уже по-английски. — Тогда хочу уведомить, что пока я жив, свинства в отношении девушки не допущу. Понял? И вот еще что… Только трусливые ничтожества могут самоутверждаться унижением тех, кто слабее. Тем более женщин.
Несколько мгновений подумав, главарь что-то приказал подручным, мотнув головой в сторону Лаврова. Те, подхватив с пола автоматы, окружили Андрея и, заломив ему руки за спину, стянули запястья веревкой, после чего, толкая его в спину стволами, повели вниз. Главарь, достав из кармана пистолет, почти в упор выстрелил Уни в грудь. Девушка, обливаясь кровью, безмолвно рухнула на пол.
Спустившись по лестнице в холл, Лавров увидел лежащую у входной двери прислужницу. Та была тяжело ранена и, слабо ворочаясь на пороге, издавала тихие стоны. Что-то зло пробурчав, Сулим вновь вскинул пистолет. Грянул выстрел, и женщина, дернувшись от страшного удара пули, пробившей ей голову, сразу же затихла.
…Лежавший связанным по рукам и ногам в тесном багажнике джипа, Андрей потерял счет времени. Машина куда-то катила по разбитым проселкам, что было ясно по тому, как она постоянно подпрыгивала на ухабах и кочках, без конца лавируя и то ныряя в какие-то низины, то взлетая на крутые пригорки. Как мог понять Лавров, ее средняя скорость не превышала тридцати-сорока километров в час. Где-то она прибавляла ходу, а где-то — по-черепашьи еле ползла, преодолевая то ли большие лужи, оставшиеся от сезона дождей, то ли какие-то броды на обмелевших из-за жары речушках.
По слабым отблескам света, которые через щели начали пробиваться в багажник, он понял, что уже наступил день. А потом… А потом пребывание в багажнике, раскалившемся на солнце, как духовка, превратилось в настоящий ад. Обливаясь потом и втягивая в легкие нестерпимо горячий воздух, Андрей почти физически ощущал, как из его тела испаряется вода, и он постепенно превращается в некое подобие мумии египетского фараона.
