Глава 18
В средневековом застенке, где томились похищенные российские гонщики, наступало очередное унылое утро. Сквозь узкие, забранные решетками окошки в камеру проникли первые лучики света — напоминание о том, что за пределами тюрьмы существует большой солнечный мир. Джалиль Сафаров лежал на тонком тюремном матрасе и в очередной раз продумывал варианты планов будущего побега. К нему относились куда лучше, чем к остальным, поэтому возможность ознакомиться с ситуацией он постарался использовать по полной программе. Джалиль уже достаточно хорошо изучил порядки, царящие в крепости. Постоянно в ней обитало, кроме ее хозяина, не так уж и много людей — всего около тридцати человек, из которых шестнадцать рядовых боевиков и четверо рабочих или слуг находились тут постоянно. Слуг или рабов — Джалиль даже не знал, как точно квалифицировать этих тихих и покорных людей. Все четверо трудились в крепости с утра и до вечера, безоговорочно выполняя любые приказания бандитов. По-другому вели себя личные слуги шейха — эти приближенные к трону ставили себя гораздо выше рядовых боевиков и, кроме указаний шейха, признавали только авторитет Хамида Бенкура — ближайшего помощника хозяина крепости. Хамид заправлял здесь всеми без исключения делами. Он был не только «глазами и ушами» шейха, но и его «голосом», отдавая бесчисленные распоряжения налево и направо, обычно даже не советуясь перед этим с хозяином. Кроме того, Хамид руководил действиями еще нескольких подразделений боевиков, которые находились не в крепости, а в других местах — за инструкциями сюда являлись только их командиры с немногочисленной охраной.
Обитавшие в крепости боевики сильно различались между собой. Довольно скоро Джалиль понял, что большинство боевиков — совсем не местные жители, разговор и особенности поведения многих из них явно указывали на то, что они попали сюда издалека. Из четверых охранников, постоянно осуществлявших надзор за пленниками, двоих Джалиль изучил лучше остальных. Всегда веселый и кажущийся открытым и искренним Мустафа разительно отличался от вечно злого и угрюмого Карима. Мрачного Карима за его нелюдимость и неразговорчивость недолюбливали даже коллеги-боевики. Нельзя было сказать, чтобы он издевался над российскими гонщиками или как-либо их унижал. Нет, он вел себя в этом плане сдержанно. Но не раз в зловещих взглядах, которые Карим исподлобья бросал на пленников крепости, можно было заметить безграничную ненависть к ним. Было ясно, что этот головорез в случае поступления приказа сверху без малейших сомнений смог бы сделать с узниками что угодно. Близких приятелей среди других обитателей крепости у него не было. Пару раз Сафаров отчетливо слышал, как остальные боевики называли Карима алжирцем. И еще угрюмый Карим любил исподтишка наблюдать за пленниками. Стоя у дверей камеры, он мог часами смотреть на них в глазок или, приложив ухо к двери, подслушивать. Как ни странно, Джалилю иногда даже казалось, что мрачный алжирец понимает разговоры россиян, — так внимательно тот зачастую прислушивался к их беседам.
Вроде все было как всегда, но сегодняшнее утро чем-то отличалось от всех предыдущих. После завтрака, совершенно обычного завтрака из лепешки на каждого и трех банок консервированных сардин на шестерых, Джалилю Сафарову, вопреки ожиданию, не разрешили выйти на прогулку — всегда приветливый Мустафа сегодня решительно покачал головой в знак запрета. Но, уже уходя, он сказал гонщику по-английски: «Может быть, немного попозже…» Этим дело не окончилось. Два часа спустя в крепости начались какие-то шумы и перемещения. Гонщики слышали, как по коридорам крепости забегали люди, которые переговаривались о чем-то и что-то переносили. Россияне гадали и так, и этак о том, что бы это значило, но, конечно, кто из них мог хоть что-то знать?
Через полчаса после этого в камеру заглянул улыбающийся Мустафа. Он призывно замахал рукой с порога, обращаясь сразу ко всем.
— Всех, что ли, на прогулку зовет? — недоуменно спросил, подымаясь с матраса, Василий Дрогов.
— Ты смотри! Доверять они нам стали, что ли? — удивился Олег Карасев, откладывая в сторону потрепанный номер журнала «Тайм» с портретом принца Насира на обложке, два дня назад принесенный в камеру Сафаровым. Старый журнал, который российский гонщик нашел на крыше крепости, стал для узников напоминанием о существовании за ее стенами совершенно другого, цивилизованного и свободного мира.
Мустафа действительно приглашал всех обитателей камеры в коридор.
— Надо же! Какой сегодня эскорт! — сказал Дрогов, выходя из камеры в коридор.
В коридоре их ждали еще трое боевиков с автоматами на изготовку. Странно, подумал Джалиль, обычно они выводили нас по одному и сопровождали на крышу тоже поодиночке или вдвоем и без оружия в руках. Что могло измениться?
Зловещего Карима среди охранников не было. Его место сегодня занимал невысокий араб с очень темным цветом кожи. Другие боевики называли его суданец, припомнил Джалиль Сафаров, этот маленький боец тоже непонятно каким образом попал сюда и прибился к банде.
«Маленькая прогулка, маленькая прогулка», — повторял Мустафа по-английски. Джалиль вдруг понял, что этот весельчак давно уже раздражает его своей фальшивой веселостью и показным дружелюбием. «Ведь действительно! — подумал гонщик. — Карим ведет себя честно, как явный враг. А Мустафа — тот неизвестно кем прикидывается! Да еще кичится перед другими головорезами владением английским. А сам знает на этом языке всего несколько слов и фраз». Возле разветвления коридора выяснилось, что гонщиков в этот раз ведут не на крышу. «Так-так, куда же теперь?» — подумал Сафаров.
— Надеюсь, нас не на расстрел ведут? — громко спросил неизвестно у кого штурман Чернов, словно бы пытаясь пошутить.
Никто и ничего ему, конечно же, не ответил. В длинном коридоре повисло напряжение. Узники замедлили шаг. В спины идущих последними Чернова и Сергеева уперлись стволы автоматов суданца и еще одного охранника. Обстановку попытался разрядить вечно приветливый Мустафа. Автомат болтался у него на боку, а сам он выражал собой только безграничную любезность и радушие. «Корошо-корошо», — заговорил он как бы по-русски, с улыбкой приглашая гонщиков пройти за ним. Узники двинулись дальше, однако напряжение сохранилось.
Выйдя в крепостной двор, конвоируемые увидели, что их там ждет небольшой крытый грузовик армейского образца. Машина явно предназначалась для узников. Рядом с ней стояли еще несколько боевиков.
— Ясно. Приехали, — громко сказал Сергеев.
— Почему приехали? Сейчас поедем? Я не хочу! — заволновался Олег Карасев.
Нервы у рыжего механика совсем сдали, и он рванулся назад, натолкнувшись на не ожидавшего такой выходки суданца. Темнокожий араб отскочил в сторону, взводя автоматный затвор. Стоящие у машины боевики тоже взяли в руки автоматы, хмуро посматривая на растерявшихся гонщиков. Обстановку попытался «разрулить» Василий Дрогов.
— Спокойно! Спокойно! Ты чего, Карась?
— Я… Я журнал з-забыл! — Молодой механик весь дрожал от волнения. Ему уже виделись самые трагичные варианты развития событий, и он был просто не в себе. — Я оставил там свой журнал! — закричал он по-английски. — Отдайте мне мой журнал!
