Усмехаюсь:
— Вообще-то, эта стройка старше меня. А мне уж скоро стукнет сорок.
— Сорок? Ах, ну да — ты же ровесник Андрея. С ума сойти — стройке сорок лет! Нужно послать заявку в Книгу рекордов Гиннесса.
— Будет тебе, Серафима. В современном миропорядке многие вещи вызывают недоумение с острым желанием материться. К примеру, шлюхи, поющие со сцены о любви, или политики, молящиеся Богу в церкви…
Мне удалось вторично вытащить ее на прогулку по вечернему городу. Она не сопротивлялась, не отыскивала веских причин для отказа. Просто согласилась и спросила, где я буду ее ждать.
Планов у нас никаких. Посидели часок в кафе, а теперь просто болтаемся по центру и говорим, говорим, говорим…
В гарнизоне под Ставрополем у меня имеется подружка — симпатичная блондинка по имени Наташа. Кстати, ровесница Серафимы. Но у нее муж, дети и домашние животные в ассортименте. Она все еще красива. У нее великолепные глаза азиатки и бешеный темперамент. Она дважды рожала, но сохранила стройное и упругое тело семнадцатилетней школьницы. Наши отношения развивались стремительно, пока не достигли интимной близости. Лежа в постели после исступленного секса, я вдруг отчетливо осознал: этого вполне достаточно, и ничего, кроме секса, мне от Наташки не надо. Похоже, и она была того же мнения. Мы не виноваты — это рефлекс, стереотипная реакция.
Здесь же совершенно другое. Всякий, пообщавшись с Серафимой, непременно заметит чувство собственного достоинства, высокую породу и невероятную красоту ее внутреннего мира. Я хоть и провел большую часть жизни в обществе с ограниченным запасом слов, но искусство и красота — вещи понятные любому неандертальцу. Есть такие женщины, рядом с которыми даже мужланы, похожие на диких зверей с сомнительным налетом разумности, преображаются: ищут урну, чтобы выбросить окурок; шарят по карманам в поисках платка, коего там отродясь не бывало; роются в лексиконе, выбирая выражения помягче, покультурнее…
Это тяжелый труд и большое искусство — быть такой женщиной. Серафима именно такая. И поэтому я не удивлялся своему желанию как можно чаще находиться рядом с ней.
Памятник долгострою остался позади, а вместе с ним ушли и неприятные мысли о глупости, ненасытности и жадности нескольких поколений саратовской власти. Да и не стоит власть того, чтобы о ней долго думать и говорить.
В сумочке у Серафимы звонит телефон. Коротко переговорив с кем-то, она смотрит на горящий экран, листает странички. Вздохнув, прячет аппарат и невесело сообщает о недавнем телефонном разговоре с тетей Дашей.
Настороженно интересуюсь:
— У нее что-то случилось?
— Как сказать?… Плакала. Жаловалась на Юру, просила поговорить с ним.
— А где он, кстати?
— Не знаю, — пожимает она плечами.
— Вот и я не знаю. Второй день пытаюсь дозвониться…
— Безуспешно?
— Этот охламон просто сбрасывает звонки.
Молча проходим мимо цирка и работающего фонтана в виде одуванчика. Небольшая площадь полна молодежи; отовсюду доносится музыка. От Крытого рынка направляемся к дому Серафимы.
Искоса поглядывая на расстроенную спутницу, беру ее под руку и заверяю:
— Ладно, не грузись — сейчас провожу тебя и заеду к Дарье Семеновне. Выясню.
— Но тебе придется идти домой за машиной.
— Я на такси. Так получится быстрее.
— Перезвонишь мне тогда, ладно?
— Конечно…
Конечно, перезвоню. Когда доберусь до района, где находится квартира тети Даши и Юрки. А это не так уж близко…
Расставшись с Серафимой, иду сквозь темную арку с твердым намерением поймать такси — пешочком нагулялся до одури. Да и время недетское — Дарья Семеновна скоро досмотрит последний сериал и уляжется спать.
Помня о странных встречах под аркой, сбавляю шаг и невольно прислушиваюсь…
Никого. Во дворе и на улице — пусто.
Добравшись до оживленной трассы, вскидываю руку и с удовольствием усаживаюсь на заднее сиденье тормознувшей рядом «десятки». Ехать минут двадцать, если не упереться носом в пробку. Однако для серьезных пробок слишком поздний час, и мы движемся по городу достаточно быстро.
Расслабленно взирая в окно, размышляю о младшем Ткаче. О его студенческих увлечениях написанием троянских программ, о взломах неприступных немецких сейфов; об отсидке в колонии; и нынешних увлечениях странными сайтами; о необъяснимой нервозности…
Где его носят черти? Задумал очередную пакость или отрывается по полной, как и положено молодому холостяку? Завис у Ирэн или опух от бухары и отлеживается у друзей-собутыльников?…
Я частенько ворчу в адрес Юрки, и лишь воспоминания о собственной веселой молодости остужают эмоции, заставляют сменить гнев на милость — ведь мои юношеские увлечения были ничуть не лучше и немногим чище его увлечений. Короче говоря, я готов был простить ему многое, только не возврат к старым грешкам. Любой человек вправе совершить ошибку. Но разница заключается в том, что умный их не повторяет, а безалаберный дурак только тем и занят, что наступает на одни и те же грабли…
Перед поворотом на улицу Чернышевского — одну из немногих широких магистралей Саратова мы все-таки застреваем в небольшой пробке, растянувшейся на квартал-полтора, и оказываемся зажатыми со всех сторон. Справа огромный автобус, впереди «Газель», слева иномарка. Назад оглядываться лень — там тоже тарахтит чей-то двигатель. В открытые окна начинает просачиваться едкий запах выхлопных газов…
Наконец, проехали пробку, и транспорт, подобно вскипающему шампанскому, с ускорением устремляется на свободу. Мы обгоняем нескончаемый поток автобусов, а мощные иномарки не оставляют нам шансов и резво уносятся в сторону Заводского района. Я радуюсь относительно свежему воздуху, коим наполняется салон легковушки.
На дороге становится свободнее, и быстрая езда убаюкивает внимание к происходящему вокруг. Рассматривая залитые светом рекламы тротуары, я не обращаю особого внимания на появление рядом с «десяткой» современного мотоцикла с двумя седоками в глухих черных шлемах. Сейчас таких мотоциклов — сотни в каждом областном центре.
Очнуться заставляет хлопок, прозвучавший слева. И не только очнуться, но и мгновенно уловить главное: это не случайный звук; это выстрел. Уж что-что, а пистолетный выстрел я узнаю в любом звуковом наборе.
Бросаю короткий взгляд на мотоциклистов и вижу в руке пассажира пистолет, направленный в сторону нашей машины.
Какая прелесть.
Под звуки следующих хлопков падаю на сиденье. Одновременно тянусь к правой дверце, нащупываю ручку, тяну на себя.
Чувствую, как «десятка» виляет по дороге; то притормаживает, то ускоряется. Затем резко подпрыгивает и через секунду во что-то врезается. Грохот, шум осыпающегося стекла под предсмертный вой искалеченного двигателя…
