– Мистер Охрименко, для начала я хотел бы подтвердить – миссис Лайза Охрименко действительно является вашей супругой?
– А? Да…
– Посмотрите…
Перед тем как идти сюда, он зашел в социальные сети и нашел семью Охрименко, точнее, ее американскую часть. Сделал несколько скриншотов, распечатал фотографии…
– Это ваши дети, мистер Охрименко?
Человек, вероятно пьяный даже сейчас – он чувствовал запах, – перебирал фотографии, распечатанные на цветном принтере. Руки дрожали, Козак заметил дрожащую слезу на небритой щеке.
Он вдруг понял, что ему еще показалось необычным в Охрименко. Его седина. В его возрасте – от сорока до пятидесяти – она только начинает пробиваться. Охрименко же был седым почти полностью…
– Да…
– Вам повезло с ними, – сказал Козак, – ваш сын в прошлом году поступил в Гарвард, на политологию, это очень престижный факультет. Дочь учится в хорошей школе, судя по тому, что она пишет, хочет быть врачом, как ее мать. Ваша супруга, Лайза Охрименко, работает в Пресвитерианском госпитале, это лучший госпиталь в Нью-Йорке…
Руки Охрименко тряслись.
– Почему вы не эмигрировали вместе с семьей, мистер Охрименко? – спросил Козак. – Почему вы до сих пор в Украине?
…
– Это потому, что ваш отъезд не входил в планы ЦРУ? Так, мистер Охрименко? Частью сделки был отъезд вашей семьи, и они выполнили условия сделки, так? А вы остались тут. И что-то сделали для них. Что вы для них сделали, мистер Охрименко? Почему ваша семья выехала из Украины двадцать третьего января две тысячи четырнадцатого? Что вы должны были сделать для них?
– Пошел вон!
Козак легко отбил атаку и провел свой прием. Положил Охрименко на землю и забрал пистолет – такой же, как у него, «ПМ». Брать его не хотелось – еще неизвестно, что на нем висит, и ему, как агенту ФБР, как никому было известно, чем может закончиться хватание чужого оружия с неизвестной историей. Но делать было нечего – он опустил оружие в свой карман, стараясь не запачкаться и продолжая удерживать Охрименко на земле.
– Вам привет от Дато, помните такого? Он тоже вас помнит. Скажите, мистер Охрименко, это вы были одним из тех снайперов, что расстреляли людей в Киеве двадцатого февраля четырнадцатого года? Вы?
То, что делал сейчас Козак, по меньшей мере было незаконно. Такое признание не принял бы ни один американский суд, а у него самого были бы серьезные неприятности. Но он знал, что делал. Как и все морпехи из разведподразделения, он владел технологией допроса «по-горячему» и знал, что, когда человек только схвачен, он наиболее нестабилен и в этот момент может рассказать много интересного. Схожую тактику учил его использовать Дюбуа, он называл ее наступательной. Он говорил: когда ты берешь ублюдка, в твоей голове все равно примерно есть понимание того, что и как произошло. Если чувствуешь, что оно правильное, рискни. Вывали на него все, а потом протяни ему руку. И вместе начните думать над тем, как избежать последствий. Говори ему про сделку с правосудием и тому подобную хрень. Главное – проскочить момент признания, сделать так, как будто признание уже есть, встать на его сторону и поговорить о том, как ему выпутаться…
– Итак, мистер Охрименко? Это были вы? Вы стреляли в людей?
– Да…
– Не слышу!
– Да.
В кармане у Козака были две тонкие пластиковые полоски с пластиковым же замком – привычка со времен службы в морской пехоте, они носили такие на поясе целыми связками, когда занимались HVT – особо важными целями. Не обращая внимания на рвущуюся с короткой цепи, заходящуюся лаем собаку, он привязал Охрименко к столбу вкопанной в землю скамейки, а вкопана она была надежно, он проверил. Достав свой пистолет, он прошел в дом. Дом был еще хуже, чем двор, запах стоял просто омерзительный, на столе – початая бутылка горилки, еще одна не открытая, какое-то омерзительного вида жаркое на блюде. Больше никого в доме не было. Подумав, Козак взял спиртное, стакан и пошел наружу.
Как так? А вот так. Почему ему, американцу, в чужой стране удалось раскрыть преступление, которое было одной из главных тайн этой страны? А если так подумать, кто-то пытался его раскрыть? Кто-то вел расследование? Или это никому просто не было нужно и преступление замяли?
Вернувшись, Козак поставил спиртное и стакан на стол. Сам сел на скамейку, но на ту, на которой раньше сидел Охрименко. Похлопал его по плечу.
– Охрименко…
…
– Охрименко, мне плевать на то, что вы сделали. Это ваша страна и ваши люди. Если здесь возможно такое, пусть так. Но я должен решить, впускать ли вас в США к семье или нет. Понимаете меня?
…
– Понимаете меня или нет, Охрименко? Ответьте.
– Да…
– Уже лучше. Ваша семья попала в США по ходатайству Госдепа. Но я могу это все прекратить, разом. И они вернутся сюда.
…
– Или другой вариант. Вы становитесь свидетелем противозаконных действий, совершенных должностными лицами США. И защищаемым свидетелем по делу о терроризме. Согласно нашей секретной директиве мы имеем право вывезти вас из страны в США и предоставить вам гражданство по ускоренной программе. И провести вас по программе защиты свидетелей, с правами, аналогичными по делам о мафии. Одно из двух.
Козак включил небольшой диктофон и положил на стол.
– Рассказывайте все с самого начала…
Информация к размышлению
Зарисовки с натуры
Их было трое. Один совсем юный, двое – постарше. Обоим можно было дать и тридцать пять, и пятьдесят. Сажа от сгоревших покрышек и кровь от полученных ударов размыли четкие возрастные приметы.
Трое. Испуганный. Напряженный. Безучастный.
Еще недавно пылавший уличный бой дотлевал где-то на подступах к сжавшемуся Майдану. Напротив гостиницы «Киев» в колонну по двое стояли на коленях избитые самооборонцы, окруженные свирепыми парнями в балаклавах и брониках. Прапорщик с перевязанной головой деловито ковырялся в куче изъятого у плененных. Пневматическая винтовка, бита, пара армейских разгрузок, медицинские маски, аптечки, мотоциклетные шлемы, бутылки с водой. Сине-желтые ленточки. Горка сине-желтых, измазанных в грязи, притрушенных пеплом, забрызганных кровью, истоптанных берцами лоскутков. На углу Шелковичной и Грушевского грузили в «скорые» раненых и обожженных вэвэшников. Выносили тела из Мариинки. Кто-то страшно кричал в Крепостном переулке. Неподалеку от сгоревшего офиса партии регионов двое в штатском энергично раздавали палки и каски разгоряченным предчувствием скорой охоты титушкам. Подгоняемые окриками еще не остывших от схватки «беркутов», они, разбившись на пятерки, разбредались по Липской и Орлика. Ныряли в подъезды, дворы, закоулки в поисках укрывшихся от погони.
Этим троим повезло. Каким чудом им удалось пробраться на хоздвор «Национальной», прямо возле входа в которую был опорный пункт силовиков, прикрытый «КрАЗом» и колючей проволокой, и холл которой кишел милицейскими бойцами? Наткнулся на них случайно. Напоролся на три взгляда. Испуганный. Напряженный. Безучастный.
