Мальчик пяти лет ходил в детский сад. Однажды по дороге в детский сад начал жаловаться на головную боль. В раздевалке детсада боль усилилась до того, что ребенок стал плакать. При этом в группу ни в какую не заходит, маму не отпускает. Ситуация продолжилась около получаса: мама ждет, что боль пройдет (раньше не бывало, может, просто не выспался), ребенок продолжает хныкать. В итоге мама сказала, что тогда придется идти домой. Ребенок согласился, причем с неожиданным воодушевлением (обычно ходит в детсад с удовольствием). Дома ребенок начал активно играть, бегать и т. д. То есть головная боль сразу прошла. На следующее утро у ребенка снова заболела голова. В детский сад мама ребенка не повела, раз больничный уже получен. Но все-таки ситуация показалась подозрительной, боль явно связана с необходимостью посещения садика. Нужно сказать, что дальше удалось решить ситуацию довольно эффективно. Что сделала мама? Оставив ребенка с бабушкой, отправилась поговорить с воспитателями. Выяснилось, что произошла неприятная история: ребенок не дотерпел до туалета, казус стал заметен, ребята посмеялись над ним. Мама договорилась с воспитателями о том, что когда ребенок придет в группу, они проследят, чтобы ребята не вспоминали этот случай, переведут внимание. Предстоящие выходные дома же были посвящены тому, чтобы осторожно обсудить ситуацию с ребенком. Важно было сделать страх и беспокойство понятными, проговорить их. В понедельник ребенок пошел в детский сад хоть и с опаской («А вдруг они вспомнят?»), но уже без жалоб на головную боль.
Почему ребенок не смог сказать о своей проблеме открыто, зачем был неосознанно выбран такой способ? Во-первых, сама тема слишком неприятная и связана со стыдом, о котором хочется быстро забыть. Во-вторых, в данном случае у мальчика ранее довольно долго были проблемы с приучением к туалету, мама сердилась, то есть эта тема осталась напряженной в отношениях с мамой зоной недоверия (мало того, что ребята посмеялись, так еще и мама станет ругать). Удачное разрешение ситуации связано с тем, что мама всерьез приняла жалобы ребенка, догадавшись, что головная боль не физиологического происхождения. Это доверие к ребенку позволило и ему довериться ей и суметь обсудить с мамой волнующую его тему.
Неверие очень обижает ребенка.
«Меня повели лечить зубы. Я не слишком боялся, так как знал, что сделают обезболивание, и я ничего не почувствую. Спокойно сел в это кресло, мне поставили укол и начали сверлить. Сразу пронзила просто жуткая боль. Я закричал, заплакал. Врач сказала, что больно быть не может, но поставила еще один укол. И все равно было больно. Я заливался слезами, но мне никто не верил. Врач говорила, что я выдумываю, что больно быть не может. Но мне-то было больно! Уж не знаю, может, средство было плохое или у меня какая-то особенная чувствительность, но я не врал. Мама тоже не вмешалась, я просто пережил эту экзекуцию, а заодно и подозрения во вранье».
Похожая ситуация бывает и с детской ложью. Тема эта, безусловно, отдельная, раскрыть которую одной главой невозможно. Однако хотелось бы остановиться на одном аспекте — на том, как детская ложь связана с вопросами доверия, поскольку иногда ребенок обманывает именно потому, что не доверяет родителю. «Если я не верю, что встречу адекватную реакцию на то, что скажу, я автоматически начинаю придумывать более „подходящую“ версию событий». Иначе говоря, ребенок врет, когда сомневается в том, что родитель способен принять любую «правду». Принять отнюдь не значит похвалить. Принять — это не лишать своей любви, какой бы ужасной ни была правда. У детей, конечно, в их правде обычно нет чего-то действительно ужасного, но в восприятии ребенка может быть иначе.
Внимательный родитель может даже заметить некоторую закономерность. О чем ребенок обычно врет? Это как раз та самая сфера, в которой между ним и родителем нет доверия и принятия.
Вот высказывание юноши — ученика 10 класса: «У отца пунктик на моих оценках. Каждый вечер допрос, что получил. Я обычно, скажем так, приукрашиваю. Я знаю, что даже если получил трояк, в конце четверти подтяну. Но ему говорить об этом бесполезно, ему нужны все пятерки и точка. Пытался объяснять, что нельзя по всем предметам быть отличником, лучше на чем-то сосредоточиться и все такое. Бесполезно, он и слушать не хочет. Поэтому я уж тешу его самолюбие, а потом как-нибудь разберусь, когда все выяснится. Так проще».
Если вы не доверяете своему ребенку, вы теряете контакт с ним. Однажды прочувствовав недоверие, ребенок будет стараться скрывать то, что у него на душе.
Если вы не доверяете своему ребенку, у него за спиной не появляется та самая невидимая стена защищенности, благодаря которой исчезает страх двигаться вперед.
Если у вас не получается доверять своему ребенку, скорее всего, вы не умеете доверять себе. А ваш сын или дочь не научатся слушать свой внутренний голос и ценить свое Я.
Если вы не верите в силы ребенка, вы привязываете его к себе и рискуете всю свою жизнь решать проблемы за него. Это дает приятное ощущение собственное ценности, но стоит ли оно того?
Если вы не верите в способности ребенка, ему будет сложно научиться объективно оценивать себя. Он будет стараться доказать что-то вам вместо того, чтобы искать свое место в жизни.
Ошибка шестая: возводить ребенка в культ и смысл жизни
— Я тебя родила, я тебя вырастила, я на тебя всю жизнь положила, а ты!..
— А я тебя не просила меня рожать.
(Один из «классических» диалогов между матерью и дочерью)
Бывает ли родительской любви слишком много? Как ни странно, да. Есть даже выражение «задушить любовью». Спорный вопрос, о любви ли оно, но дело не в терминологии.
Действительно, иногда отношения в семье выстраиваются таким образом, что ребенок становится некой сверхценностью. По умолчанию принимается, что его потребности, желания и интересы превыше всего. Чаще это бывает в семьях с единственным ребенком, окруженным множеством взрослых, чем в многодетных семьях, и в большинстве случаев — с долгожданными и поздними детьми, а также с детьми, воспитывающимися в неполных семьях.
Ребенок — кумир семьи: «Мой сыночек — самый-самый»
Зачастую восприятие ребенка как «кумира» семьи и смысла жизни для родителей сопровождается в воспитании гиперопекой. Мы затрагивали этот вопрос в предыдущей главе. В данном случае гиперопека вызвана не столько неверием в силы ребенка, сколько сильными страхами и волнением родителей за ребенка. Ребенок растет в условиях «оранжереи», где родители оберегают его от всех возможных трудностей жизни как драгоценный «цветок».
«У нас есть кому о ребенке позаботиться, зачем отдавать его чужим людям? Мы своего сына в детский сад не отдали и в школу не собираемся, организуем домашнее обучение. Школа — это наркотики, преступность, да мало ли что еще. Какой смысл?».
Внешний мир представляется недоброжелательным и неподходящим для индивидуальности ребенка.
