Тревор уже понял, кто перед ним, но раз уж не сознался, продолжал играть непонимание.
– Я хозяин здешних места, трактирщик, – пророкотал разбойник глядя на Тревора сверху вниз.
– О… очень приятно, ваша милость, – снова поклонился трактирщик.
– А ты думал, кто тут у вас хозяин? Может король?
– Я не… – Тревор пожал плечами.
Страшный гость хрипло засмеялся.
– Ладно, трактирщик. Угости меня чем-нибудь. Удиви гостя, сможешь?
– Извольте на террасу, ваша милость, там удобнее всего, – засуетился трактирщик. – А я сейчас мясца, пива наилучшего, бражки медовой – всего, что пожелаете.
– Мясцо, – произнес гость со странной интонацией. – А ведь мясцо мы любим, правда ребята?
Его спутники никак не отреагировали, продолжая соваться во все углы, вынюхивая, словно собаки.
В конце концов, они расселись на террасе и Тревор бросился выносить им все, что имелось в погребах и на кухне. Количество еды на столах множилось, но гости молчали.
– Ах, да что же это я! – всплеснул руками Тревор и убежав на кухню, вернулся с тремя зажженными светильниками. – Харчи-то ношу, а свету забыл принести!
Он быстро расставил светильники и на террасе стало значительно светлее. Тревор пытался поймать, хотя бы один одобрительный взгляд, но его не замечали. Зато он, при большем свете, сумел рассмотреть длиннополые одежды и фартуки ночным гостей – они были заляпаны кровью. Многими слоями спекшейся крови.
– Постояльцы у тебя имеются? – спросил Ландфайтер.
– О… Один, ваша милость. Он там – наверху.
– Я посмотрю, – сказал гость и поднялся. Вместе с ним встали с мест и другие, но он сказал:
– Я сам.
И они сели.
Ландфайтер вышел на лестницу и стал медленно подниматься, слышно было, как скрипели под его тяжестью ступени. Тревор невольно их пересчитывал. Вот гость прошел их все, толкнул дверь и оказался в комнате постояльца.
Тревор зажмурился, ожидая страшного удар с треском, ведь Ландфайтер поднялся туда с секирой.
И тот, действительно стоял посреди комнаты и смотрел на спавшего постояльца. Стоял долго, минуты две, стоял и смотрел, как по лицу спящего, освещенному всполохами ламп с террасы, катились капли липкого пота.
Наконец, Ландфайтер вздохнул и сказал:
– Ладно, живи.
Повернулся и выше не лестницу. А постоялец открыл глаза и откинул одеяло. За эти пару минуть он промок насквозь.
23
Когда Ландфайтер вернулся на террасу, Тревор все так же стоял не двигаясь, и не знал, чего теперь ожидать.
– Ах да, ты вот что… – произнес Ландфайтер и опустился на стул. – Принеси, что ли, чего-нибудь перекусить.
– Я принес все, что было, ваша милость, – сказал Тревор.
– Ладно, тогда расскажи мне о моих людях.
– О… О каких людях, ваша милость?
– О моих людях. Ты глухой, трактирщик?
– Нет, ваша милость.
– Мне показалось ты глухой из-за того, что тебе отрубили уши. Тебе когда-нибудь отрубали уши, трактирщик? Одно, два, три или даже четыре?
– Нет, ваша милость, – пролепетал Тревор.
– Я так и думал. Как только я тебя увидел, сразу подумал – этому хитровану ни разу не отрубали уши, оттого он такой веселый.
– Я не такой уж веселый, ваша милость.
– А кто сейчас веселый, трактирщик? Сейчас время такое – суровое. Вот и я – не веселый. Как кого-нибудь увижу, обязательно зарублю. Веришь?
Ландфайтер уставил на Тревора черный бездонный взгляд.
– Ваша милость, пощадите… – пролепетал тот, чувствуя, что теряет сознание.
– Вот и ты о том же. Никто не может сказать мне ничего нового, трактирщик, все молят о пощаде. Ты огорчаешь меня, а значит тебя не ждет ничего хорошего.
Ландфайтер поднялся, прошелся вдоль столов и вдруг мощный ударом развалил один из пустовавших.
Трактирщик зажмурился, но Ландфайтер вернулся на место и сел.
– Он спас тебя, ты понял?
– Не… Не очень.
– Этот стол. Я хотелось непременно врезать кому-то топором, но тут был стол. И был ты. Мне пришлось выбирать и я выбрал его, хотя это, всего лишь, стол. Ты знаешь, почему я выбрал сухой холодный стол, вместо тебя, такого теплого, наполненного потрохами, костями и всяким прочим добром, трактирщик?
– Не… Не могу знать… ва… ваша милость.
– Все просто – мне нужно знать, куда подевались мои люди. Я это еще не выяснил, а это очень важно. Итак – Лютый и Бражник. Не бойцы, а барахло. Их было семеро, пришедших одной командой дураков из какой-то деревни в тридцати пяти милях на юго-запад. Кажется Пруды. Ты должен знать.
– Я… слы… шал…
– Ты слышал, значит уже не глухой. И значит из четырех ушей тебе одну пару можно оставить, а прав, Банжарель?
Один из спутников в длинной рубахе и кожаном плаще молча поднял над головой грязный тесак.
– Мой помощник. Рубит быстрее, чем думает и меня это устраивает. Мои ребята все такие. А Лютый и Бражники – полное барахло. Так куда они подевались, Тревор?
– За… За прозвища не ручаюсь, ваша милость, но двое заходили, это точно. Вели себя… Вольно вели себя.
– Это похоже на них, – кивнул Ландфайтер.
– Говорили, что теперь они тут главные. Надавали пинков, ели пили и ушли. Обещали вернуться, когда появятся деньги.
– У них?
– У меня, ваша милость. Они хотели денег, а я пока на мели, ходят по дороге теперь мало.
– Значит от тебя ушли живыми?
– Так точно, ваша милость. Живыми, сытыми и пьяными.
– Так-так.
Разбойник положил перед собой секиру и поскреб что-то на ее отшлифованном, как зеркало, лезвии.
– Даже если бы ты решил их убить, я бы тебя понял, трактирщик…
– Нет-нет, ваша милость, я даже не подумал! – замотал головой Тревор, прижимая руки к груди.
– Не перебивай меня, я этого не люблю, как ты, наверное, уже понял.
Тревор кивнул.
– Если бы ты уделал их чугунной сковородой, я бы тебя понял. Они ведь не заплатили, надавали тебе пинков. А пинки, это обидно, правда, трактирщик?
– При моей работе такое часто бывает, ваша милость.
– Так вот, как я уже говорил, их пришло семеро – все были полное барахло. Пришлось рубить их надвое, но не сразу, а по результатам, так сказать, выполнения заданий. Вон, Банжарель рубил, Кауди, Жирный пес, Базна, – перечислял Ландфайтер и названные мясники потрясали поднятыми над головами орудиями. И все молча.
