Прошло еще какое-то время, а затем оттуда стали появляться силуэты в длинных черных балахонах. Их набралось не менее двух десятков и они двинулись прочь из леса, туда, где в засыпающей деревне еще теплилось несколько огоньков.
По мере того, как лес становился реже, в него проникал остаточный свет угасавшего дня и кое где, среди идущих, стала тускло поблескивать сталь.
Процессия молча проследовала через поле и остановилась шагах в сорока от крайнего, самого большого дома в деревне.
Почуяв неладное, завыла собака, потом еще одна.
Вдруг, на дороге, шедшей мимо поля – появился другой силуэт. Он был не таким заметным, как те, что стояли черным островом у края деревни и оказался худощавым, похожим на подростка, человеком.
Он шел, чтобы выяснить – правильно ли определил издали нужный дом, куда встали постоем его клиенты и засмотревшись на деревню, не заметил, как дорогу ему перекрыл высокий, невесть откуда взявшийся незнакомец.
– Ты кто? – пророкотал тот страшным голосом.
– Я? Я просто прохожий.
– Прохожий с синей кожей, – сострил незнакомец и откуда-то с поля донеслось приглушенного гоготание.
– Да у меня и денег-то нет, – пролепетал соглядатай, чувствуя, как ужас сковывает его тело.
– А нам деньги не нужны, – сказал незнакомец, делая шаг вперед.
– Ой, что это у вас в руках, дяденька? – испугался соглядатай.
– А вот что! – выкрикнул незнакомец и замахнувшись разрубил несчастного надвое.
– А вот что… – повторил он еще раз и вокруг повисла тишина – замолчали даже собаки.
Сделав свое дело, главарь повернулся и пошел к лесу.
– Когда остальных кончать будем? – спросил его кто-то из своих.
– Позже. Он сказал – подождать.
Никто не спросил, кто этот «он» – все уже знали. И молча направились за своим предводителем – обратно в лес, в пещеру, в тайные подземные галереи.
42
Давно уже ван Гульц не бывал в этих места. Названия, одно другого заковыристее, мелькали на полустершихся деревянных дощечках, дорога становилась все пыльнее, а настроение все хуже.
Похоже наступало время хандры, которая случалось с капитаном раз в год, а то и чаще. И когда наступала эта самая хандра, хотелось бросить службу и внезапно закрутить роман или с кем-нибудь подраться. А еще хорошо попьянствовать с недельку или отправиться на войну.
Он пробовал все варианты и все они ему помогали.
Покачиваясь в седле и с ненавистью глядя на все возы, что ехали навстречу и пылили, как целый кавалерийский полк, Ван Гульц перебирал возможности развеять свою тоску.
Итак – роман. Он ехал в деревню и закрутить роман там, едва ли было возможно. А домогательство к местным девкам могло обратиться скандалом. Нет, этот вариант не подходил, поскольку капитан был на службе.
Другое дело – подраться. Опять же, он ехал в деревню, где можно было найти повод, чтобы подраться, однако драться на кулаках с простыми мужиками офицеру тайной канцелярии было не по чину.
Пропьянствовать неделю. Это был бы неплохой вариант, только этой недели у капитана не было. У него и дня не было для хорошей суточной пьянки и потому оставалось только война. Но и войны также не ожидалось.
Однако, делать что-то было нужно, капитан по себе знал, что в состоянии хандры у него никакие дела не клеились.
Ван Гульц чуть дернул повод и поехал рядом с сержантом Штерном.
– Слыш, Штерн, ты же вроде из местных? – негромко спросил он.
– Так точно, господин капитан.
– Где тут можно выпивки хорошей достать?
– Бражки или чего покрепче?
– Покрепче.
– Через полмили будет поворот направо – деревня Линов. Там есть трактир. Перегонка плохая, но крепкая.
– Хорошо, тогда принимай командование, а я пришпорю жеребца и после вас догоню.
– Конечно, господин капитан.
Ван Гульц дал лошади шпоры и перевел на крупную рысь. Через полмили свернул по указному направления и у самого горизонта увидал крыши домов, это была Линов.
Проскакав по наезженной полевой дороги, он уже с окраины увидел трактир и пару привязанных к коновязи лошадей.
Поставив свою рядом, он поднялся на крыльцо и едва вошел в трактир, двое гостей и сам хозяин встали по стойке смирно, словно солдаты.
«Услышали звон шпор,» – догадался капитан. Шпоры были не какой-нибудь редкостью, но простецкие звякали, как гвозди, а дорогие офицерские – звенели, словно клинок.
Мундир на нем был без знаков различий – такие часто носили отставники, однако здешних завсегдатаев было не провести. Они поклонились и отошли в сторону, а трактирщик услужливо улыбнулся и спросил:
– Чего изволите, ваше благородие?
– Перегонка нужна.
– Извольте, этого добра у нас много! И для вас – самое лучшее!
Сказав это, трактирщик убежал куда-то, а затем вернулся с двумя кувшинами с узкими горлышками, закрытыми деревянными пробками.
– Вот, ваше благородие, извольте. По четыре медных за кувшин.
– Недорого, – сказал ван Гульц. Выдернул одну из пробок и понюхав, так затряс головой, что едва не слетела шляпа.
– Что это, разбойник ты эдакий? Ты этим людей травишь?
– Да что вы, ваше благородие? Вон они люди – пьют и еще просят, – и он кивнул на местных.
Капитан посмотрел на этих двоих и они только пожали плечами, дескать пьем и ничего.
– Из чего это дерьмо? – спросил он трактирщика, проверяя чем пахнет из другого кувшина – из него пахло также.
– Чистый виноград, ваше благородие! – начал заверять трактирщик, однако смотреть в глаза избегал.
– А по-моему воняет картошкой и не простой картошкой, а гнилой, которая в подвале не долежала, я правильно понимаю?
– Ваше благородие… – потупившись произнес трактирщик. – Люди у нас простые, они всяким оревуарам не обучены. Им годится, а для вас…
Трактирщик развел руками.
– Извините, ничего не найдется. Мы же в деревне живем, благородных господ не видим.
– Не поверю, что в целой деревне, а тут домов сто…
– Сто пятнадцать.
– Тем более! Что, во всей деревне никто перегонку хорошую не делает.
– Так запрещено без налогов-то, ваше благородие. Вот у меня королевский ордер имеется, могу показать. Потому как я в казну уплатил двадцать монет серебром. А для себя-то кто такие деньжищи платить станет?
– Значит так…
Капитан приблизил лицо к побледневшему трактирщику.
– Даешь мне адрес с хорошей перегонкой или я твой трактир подожгу, да поеду восвояси.
