Они прошли через всю деревню и теперь стал понятен источник дыма, который они уловили по дороге. Деревня давно прогорела, а дым шел от костра, возле которого сидел, судя по свежеоструганной дубине, мужик поставленный охранять останки.
Заметив служивых людей, ведущих лошадей на поводу, он поднялся и одернул рубаху, чтобы выглядеть достойно. То, что это никакие не злодеи, а именно те, кого ему велено было дожидаться, он понял сразу.
– Здравия желаю, ваше благородие! – поздоровался он издалека, приставив к ноге дубину, как будто это была алебарда.
– Здравствуй, – ответил капитан, подходя ближе. – Кто таков и кем поставлен?
– Ярмил я, ваше благородие, из Крумного, это в пяти верстах вдоль кардона если. А поставил меня Груман-Хоромой, я ему за покос должен остался, а его на это дело, хотел снарядить стражник наш окружной.
– То есть, ты тут долг перед Хромым отрабатываешь?
– Так точно, ваше благородие! – радостно кивнул мужик, поправляя войлочную шапку.
– А дыму чего так много развел? Мы тебя за полторы версты почуяли.
– Дык, ваше благородие, смердит так, что сил нет рядом находиться. Вроде и по ветру садился, и так и сяк, а все равно до тошнотворения доходит. Вот дымом и перебиваю.
– Понятно. Ну, веди, показывай, где да что.
– Извольте, ваше благородие, а то вторые стуки тут сижу, а сплю вон там, в шалаше. Оно, конечно, близко и опять же смердит, да только если далеко, не услышишь, как лисы подкрадаются. А они – сволочи, тут все время круги нарезают.
Они подошли к свежевырытой землянке и мужик сдернул большой полог из старых шкур. Под ними оказались срезанные ветки, которые и скрывали сами тела.
Мужик убрал ветки и стоявшие позади капитана солдаты стали отворачиваться. Это были даже не тела, а их фрагменты – сначала сильно изувеченные, а затем подожженные.
Но капитан отворачиваться не стал, он видел вещи и пострашнее.
Спустившись в яму, ван Гульц стал переходить с места на место, временами переворачивая останки подобранной палкой.
Наконец, нашел, что искал и сказал:
– Однако и тут удача…
А потом выбрался из ямы и направился к костру.
– Так что, ваше благородие, уже закрывать яму-то?
– Закрывай, – ответил капитан, становясь возле костра.
Мужик вернул на место ветки и полог, а потом подбежал костру.
– Так чего мне теперь, уходить, али оставаться?
– А чего тебе говорили?
– Хромой сказал надо дождаться служивых людей, они все обскажут.
– Сержант, покажи жетон и поедем, – сказал капитан и стал спускаться с пригорка к лошадям.
Сержант показал мужику жетон и сказал:
– Все, служивые люди все осмотрели, теперь можете хоронить.
– Большое вам спасибо, господа хорошие, а то я тут совсем замучился.
60
Ехать к следующему месту расследования пришлось недолго, большая деревня, где находились тела служащих тайной канцелярии убитых в засаде, находилась всего в пяти милях. Они, как раз, ехали к сожженной деревне, когда на них напали.
Уже потом тела отвезли в большую деревню, поскольку там имелся ледник.
Разумеется, для такого использования он предназначен не был и староста хотел запретить класть трупы в общественный ледник. Однако ему под нос сунули жетон и он даже побледнел от мысли, что был так близко к пропасти, пытаясь перечить столь важным господам.
И мужикам своим деревенским, которые, хотели было, горло драть, так и пояснил – для высоких, понимаешь, государственных нужд. И, дескать, тайная королевская служба. Тут и те заткнулись – дураков, чтобы бунтовать, в деревне не оказалось. Но зевак хватало. Сначала за всадниками увязались только мальчишки, потом к леднику стали подтягиваться бабы и старики, которые не ходили в поле.
Капитан хмурился, но ругаться не стал, такое происходило всюду и если зеваки послушно держались на расстоянии и переговаривались вполголоса, он их не гнал.
В леднике имелся свой служитель, седой мужичонка непонятного возраста и глухой.
Он и староста спустились с ван Гульцем и сержантом Штерном в холодный подвал, где уже было зажжено достаточной количество светильников.
Капитан взял один из них, прибавил фитиль и пошел вдоль ряда положенных на настиле тел. Многих из них, при жизни, он хорошо знал, а с лейтенантом Брэмилом у них даже было что-то вроде приятельских отношений, хотя виделись они редко – служили в разных частях королевства.
Офицер, два сержанта, два капрала и еще один солдат получили тяжелые ранения арбалетными болтами, а потом их добили.
Ван Гульц внимательно осмотрел раны и у двоих обнаружил уже знакомую впечатанную в тело четырехгранную звезду.
– Опять тот же знак, господин капитан? – спросил сержант.
– Я же тебе, вроде, ничего не говорил.
– Не говорили, господин капитан, но я давно на службе.
– Этого я не учел. Ну что, пойдем на воздух?
Они поднялись по лестнице и выйдя на улицу, стали жмуриться от яркого солнца. Зеваки, которых заметно прибавилось, загудели как пчелиный рой.
– Куда теперь, господин капитан? – спросил сержант.
– Там, вроде, трактир имеется?
– Так точно.
– А давай поедим, дело наше почти сделано.
– Конечно, господин капитан, и у меня, и у ребят уже брюхо подводит. Самое время отобедать.
И они пошли пешими к трактиру, ведя лошадей на поводу. Солдаты пошли следом, а за ними и собравшиеся зеваки, однако по мере продвижения, часть публики отстала отправившись по домам, справедливо рассудив, что все самое интересное уже случилось.
– Ну так и что теперь, господин капитан? – осторожно спросил сержант, когда они вязали лошадей к коновязи.
– Мы свое дело сделали. Вернемся и я дам доклад высокому начальству. А ты что думал?
– Ничего. Стало быть с этих четверых поклеп снимать будут?
– Это не мне решать, но судя по всему, так все и будет.
Они поднялись по широким скрипучим ступеням и зашли в трактир, пропахший дымом и подгоревшим жиром.
Заметив серьезного господина и строгих по виду солдат – пусть и без знаков различия, трактирщик заметался, торопливо предлагая гостям, все что имелось и даже то, что хранилось в погребах для семейного употребления.
– Давай нам харч обыкновенный, – отмахнулся капитан опускаясь на стул. – Вот только, может, перегонка у тебя найдется? Хорошо бы не твоя, а того мужика из деревни у которого яблочный сад? Небось слышал о таком?
Трактирщик заговорщически улыбнулся и убежал в кладовые, в то время, как пожилая стряпуха стал выносить стоявшую на печи похлебку и картофель со шкварками.
