– Нет, матушка, позвольте я вас угощу, – и подал трактирщику несколько монет. Тот поклонился и убежал, а стопка пушек перекочевал в руки матушки, которая быстро спрятала их в холщовый мешок, а потом в седельную суму.
– Куда теперь? – спросил ван Гульц.
– В Фарнель.
– В Фарнель? Так и мы туда же!
– Прямо сейчас? – спросила женщина.
– Прямо сейчас.
– Я могу пойти с вами – кашеваром. Но вы должны платить мне по серебру в неделю.
– Это нам по силам. А что вам для этого нужно?
– Двух помощников и медный котел.
– У нас всего этого в избытке. Даже кашевар имеется, только говорит, каналья, что в дороге каша не сварится.
– Сварится, – сказала матушка. – Еще как сварится, поверьте мне, я не первый раз кашу варю для ходового отряда.
– Тогда милости просим. Вы не против, господа?
– Ни в коем случае! – улыбнулся Рубенс.
– Буду счастлив, – не так радостно ответил Винзель. В этой женщине он видел, пока неясную для себя, угрозу.
93
Едва рассвело, у дверей шалмана Кудеяра появились первые четверо посетителей, в то время, как вчерашние еще дрыхли в «нумерах» – нишах подвального помещения, расположенного под самим шалманом.
– Ну что, Криклый, давай, трезвонь.
– А чего я-то?
– Ты все замутил, ты орал пошли к Кудеяру. Вот пришли.
– Не, ну кинули-то тебя, Лопата!
– Кинули меня, – согласился бродяга с подбитым глазом и синяком на пол лица. – Но орал ты. И если бы не орал, мы бы добили этот бочонок с тухлым пивом.
– Да, Криклый, – поддержал Лопату третий из компании. – Сейчас бы уже допивали.
– Ну и потравились бы, – сказал Криклый, однако делать было нечего. Он действительно выступал за справедливость, за месть, за наказание, то да се. Но это было в пригороде, в шалмане какой-то шлюхи, где их кормили, едва ли не крысами. Там хмель тухлого пива сыграл с Криклым дурную шутку – он почувствовал себя героем и потребовал немедленно идти к Кудеяру за воровской правдой.
И вот они пришли к Кудеяру, но на стылом предутреннем воздухе геройство куда-то улетучилось вместе с хмелем и Криклого била нервная дрожь, хотелось сбежать отсюда и зарыться в каком-нибудь сарае, пока не рассветет.
Но отступить теперь – означало напрочь растерять остатки авторитета, сильно пошатнувшегося после неудачного ограбления лавочника из Нахаловки. Торгаш первым достал тесак и едва не распотрошил троих налетчиков, так что им потом пришлось неделю лечиться травами и тратить остатки пропивных денег на чистые тряпки и лекаря.
При этом именно Криклый был закоперщиком этого ограбления, уверяя, что хозяин – каша, надави и отдаст все деньги – даже спрятанное в саду золотишко.
Собрав остатки мужества, Криклый постучал.
– Бей сильнее! – потребовали сподвижники.
Криклый стал бить сильнее, мечтая о том, чтобы в шалмане все перепились, его бы никто не услышал и он, без позора, смог бы уйти отсюда живым. А вот выйди сюда сам Кудеяр, неизвестно, как это воспримет.
«А хорошо бы он к тетке уехал. В деревню,» – подумал Криклый постучав в третий раз. Но не успел он подумать о том, может ли у Кудеяра в деревне оказаться тетка, как узкое окошко в двери открылось и показалась заспанная рожа замкового шалмана – Момли.
– Че нада? – просипел он.
– Эта… – Криклый оглянулся на свою компанию, ища поддержки, но те притихли, словно мышки.
Поняв, что нужно опираться только на себя и остатки авторитета, Криклый сказал.
– Я Криклый, с Вонючкина тупика.
– И че?
– С хозяином побеседовать надо.
– Сейчас? – удивился Момля и зевнул.
Криклый надеялся, что его громогласно пошлют подальше и тогда его репутация и жизнь будут спасены, ведь явиться в такой час к Кудеяру, означало разбудить его, а разбудить такого человека по пустяку, означало… Лучше даже не представлять.
– Не, ну ежели он спит, то мы с пониманием… – негромко произнес Криклый. Момля почесал бороду и сказал:
– Сейчас погляжу.
И захлопнул окошко.
Криклый обернулся к товарищам и натянул на лицо нервную улыбку.
– Молодец, Криклый, – поддержал его Лопата.
– Молодец, – подняли руки Коржик и Записной.
Криклому немного полегчало, но тут он услышал недовольный голос Кудеяра. Криклый узнал его, хотя слышал всего пару раз.
– Ну и что там за гости?
– Дык, тебя просют, целое обчество, не мог не побеспокоить, – отвечал Момля.
Дверь шалмана распахнулась и пред онемевшим Криклым возник сам Кудеяр, в замшевых коротких сапогах, в шерстяных синих шароварах и расстегнутой шелковой рубахе. Непокорный чуб спадал на глаза и Кудеяр отбрасывал его движением руки.
– Кто такие и чего хотите? – спросил он, стараясь держаться вежливого воровского фасона. Считалось, что авторитет должен быть приветлив каждому вору, пусть даже самому мелкому.
– Дело к тебе, Кудеяр… – промямлил Криклый, едва не обратившись в вору «ваше благородие».
– Что за дело?
– Воров обижают, Кудеяр.
– Кто обижает? – удивился Кудеяр отбрасывая со лба вьющиеся волосы.
– Тут как бы… Рассказать требуется, – произнес Криклый, полагая, что уж теперь то ему дадут под зад коленом, но неожиданно Кудеяр отступил вглубь помещения и сказал:
– А проходите, зал у нас пустой, там и поговорим.
Это была победа. Это был миг торжества и обернувшись к своим, Криклый, небрежным жестом пригласил их следовать за ним. И они последовали.
94
В зале было тихо, даже не скажешь, что это тот самый шалман о котором в городе много говорили не только жители, но и воры.
– Давайте к столу, братва, – сказал Кудеяр занимая место за ближайшим столиком.
Гости не успели рассесться на жестких стульях, как Момля притащил пару кувшинов слитого с остатков пива и тарелку говяжьих котлет, слегка надкусанных, но для пришлой братвы это не имело значения.
Они были очарованы доступностью такого человека, как Кудеяр.
– Так, с кем я имею дело? – спросил он когда все заняли свои места.
– Я Криклый, с Вонючкина тупика, – снова представился Криклый.
– А я – Лопата. Меня многие знают, – представился Лопата, слегка смущенный из-за теплого приема.
– Слышал про тебя, Лопата.
– Я – Коржик. Я по булочным работаю, черствяк тырю, свежие булки торгаши ближе к себе ставят, а потому черствяк взять проще.
