— Действительно, что тут думать? — отвечаю я. — Его уволили, меня уволили. Будем теперь искать новую работу. Он — свою, я — свою. А если мы опять в одно место попадем? Что это? Судьба или опять совпадение?
— Знаешь, решай сама. К черту судьбу. Я думала, рождена для своей работы. А теперь неделю не работаю и даже не представляю, как снова начинать. Очень мне нравится не работать. Знаю теперь, о чем идет речь в двадцатой серии пятого сезона «Отчаянных домохозяек»! Ни в жизнь не догадаешься, о чем! Не знаешь?
— Не знаю…
— Об отчаянных домохозяйках! — кричит Света, и я не понимаю, смеется она или серьезно. — Видишь, как много за неделю дома узнала? И несмотря на это, чувствую себя очень даже хорошо. Если бы только не Майкл, который каждый вечер тащит меня на улицу. Приходит и выгуливает, как собаку. В общем, как бы то ни было, я поняла, что могу работать, а могу и не работать. На работе мир клином не сошелся. Я теперь решаю, когда я следующий клин решу забить и где!
— Даже если работа очень-очень нравится? — спрашиваю я.
— Если нравится, то за нее нужно бороться! Ты должна решать, не они.
— Но как? Как только я появлюсь на работе, меня сразу уволят!
— Тогда нужно не появляться! Взять «day-off».
— Взяла.
— Заболеть.
— На неделю. А потом?
— Сильно заболеть!
— Потом только умереть остается, — подытоживаю я.
— А потом, может быть, всё само собой уладится? — спрашивает Света. — Так бывает.
— Боюсь, что нет.
— А за что тебя вообще увольнять-то? Ты же идеальный работник! — возмущается Света.
— Я решила внедрить несколько правил по повышению эффективности. После семинара по тайм-менеджменту, который мне Лёша на юбилей подарил. В 13.00 мы залегли на релаксацию всем отделом.
— Как залегли?
— На пол — на коврики для йоги. Лежа эффективнее получается — позвоночник отдыхает. В это время шеф корейскую делегацию в переговорную вел и решил показать образцово-показательный отдел комплаенс-контроля. Открывает дверь, а мы с Володей на полу лежим, накрытые его курткой, а он ещё и храпит, подлец.
Света хохочет.
— Я бы за такое тоже уволила! — она крутится на стуле, будто ей кто пятки щекочет. — Но не тебя, а Виктора Алексеевича! Звонить в таких ситуациях нужно заранее! Тогда и увольнять хороших работников нужды не будет! Он тебе уже объявил?
— Нет, но просил с утра зайти тоном, не допускающим других толкований. Сегодня я «day off» взяла! А завтра, наверное, придется идти сдаваться. Ах, если бы сейчас, — вздыхаю и смотрю на живот Светы, — я была такой же беременной, как ты! Все бы мои проблемы решились! Беременных нельзя уволить! Им можно лежать на полу посреди рабочего дня. Им можно всё! Только вот Лёша детей пока не хочет и жениться не хочет. Брака ему, видите ли, в его семье хватило!
— А ты тест не делала? — спрашивает Света.
— Нет, не думаю, что есть хоть малейший шанс.
Света достает из ночного столика сине-белую палочку и подает мне.
— Сделай на всякий случай. Две полоски, — поясняет она, — и ты спасена!
Я иду в туалет, но понимаю, что делать тест абсолютно бесполезно. Прячу палочку в карман и сообщаю Свете, что результат отрицательный. Предлагаю ей больше не говорить о моей работе, а начать подготовку к ее свадьбе. Я всё-таки свидетельница и хочу все сделать на высшем уровне.
В первую очередь, нужно спланировать выкуп невесты. Причем сделать все так, чтобы иностранный муж не испугался русских обычаев и не убежал из-под венца. Мы смеемся, представляя, как бедный Майк будет смотреть на Лёшу, подъехавшего к подъезду на другой свадебной машине с объявлением о том, что он тоже хочет жениться на Свете. Потом всё-таки вычеркиваем этот конкурс. Жениха и его родственников нельзя доводить до инфаркта. Он иностранец, может шутку не понять. Да и идея о том, что Лёша будет изображать жениха Светы, мне тоже совсем не понравилась. Всё-таки он не самый плохой вариант. И Лёша любит меня и верит мне.
* * *
Алексей встречает меня вечером у кинотеатра «Балтика». Сияет, будто домработница и по нему прошлась полировочным покрытием.
— Я уже был дома, — сообщает мне торжественно. — Ты не поверишь, как там чисто: и сервант, и шкаф на кухне! Все блестит, сияет! Красота! Надеюсь, это не ты прибиралась?
Он смотрит на меня, хитро прищурившись.
— Делать мне больше нечего, как перед приходом домработницы прибираться. Я целый день у Светы была. Мы к свадьбе готовились.
Алексей обнимает меня и шепчет, обдавая горячим дыханием.
— Ты, похоже, уже сосисок наелся? — спрашиваю я после его долгого поцелуя.
— Я вы, похоже, там не только чай пили, — многозначительно улыбается он.
— Да, мне пришлось спасать ребенка Светы от запасов коньяка. Пойдем в бар зайдем, восстановим равновесие. До начала фильма время еще есть. Что-то мы давно с тобой никуда не ходили, коктейлей не пили. А зря.
Берем коктейли с собой, добираемся до нужного нам зала кинотеатра и выбираем пустой задний ряд. Народу немного. Фильм, как фильм: о любви, измене, страсти.
— Помнишь, ты мне когда-то сказал, что если я тебе изменю, ты нас с любовником стрелой из арбалета пришьешь, чтобы мы не разбежались? — шепчу ему, когда любовники на сцене предаются утехам.
— Не помню.
— Как не помнишь? Я чуть с ума не сошла из-за твоих слов! А ты сказал и забыл!
— Да помню, только сейчас уже не уверен, что бы сделал такое. За последний год столько разных ситуаций видел, пар, которые оступались, но потом находили в себе силы друг друга простить и жили дальше долго и счастливо. Я раньше не понимал… Как можно? А теперь думаю, что оступиться может каждый.
— Ну, давай тогда выпьем за понимание!
Мы чокаемся пластиковыми стаканчиками, в которые налили наши гремучие смеси коктейлей. Незаметно от него смахиваю накатившую слезу. Почему-то именно сейчас я почувствовала, что за это я его и полюбила когда-то: за то, что он меня понимал. Понимал и принимал. И сейчас понимает и принимает. Оступиться может каждый.
До боли сжимаю его руку. На экране снова занимаются любовью. Уже не понимаю, любовники это или муж с женой. Они так страстно стонут, что у меня внутри бушует пламя. Поворачиваюсь к Алексею и первый раз за долгое время первой целую его в губы. Не можем оторваться друг от друга, как в первые месяцы наших отношений, когда мы не знали слов «усталость» или «обида». Когда мы ходили по барам и пили «Мохито». Когда говорили, молчали, держали друг друга за руки. Мы понимали. Это было самым главным. И сейчас, ничего не зная или зная, он меня понимает и принимает. Такой, какая я есть. Со всем тем, что я сделала и не сделала. Он прощает меня. Лёша целует меня в губы, в щеки, спускается по шее вниз до ложбинки, как люблю, и я вспоминаю, как мне нравятся его руки, его губы, его пальцы. Я снова чувствую. Я всегда хотела только их.
