— Это именно та медитация, которую я делал в прошлый раз перед занятием, — объясняет Михаил.
Мы замираем и подаемся вперед. Чувство вселенской любви, которую излучал Михаил неделю назад, хочется, очевидно, не только мне испытать.
— Это как обычная медитация, — объясняет Михаил. — Только концентрация будет не на дыхании, не на предмете и даже не на отсутствии мысли, а на чувстве. На самом сильном.
— Любовь? — спрашивает Сергей, чуть прищуриваясь.
— Она самая. Если вы научитесь парить на крыльях любви (я не говорю о любви Бегбедера, которой отведено три года), — добавляет Михаил, — товам будут подвластны и другие позитивные чувства: благодарность, радость, веселье. Вы поймаете этих мимолетных, неуловимых бабочек, — голос Михаила замедляется. — Вы станете не просто случайным гостем в прекрасном саду, а заведете свой собственный. Это сделает жизнь счастливее, а вас — более эффективными. Итак, закройте глаза. Представьте ситуацию, когда вы кого-то очень сильно любили или любите. Не телом, а душой. Бескорыстно. Всем сердцем. Главное для нас — это чувство, которое должно сейчас появиться внутри вас. Выбрали образ? Ситуацию? Погрузитесь в нее. Что вы видите? Что вы слышите? Может быть, есть какой-то запах? Что на вас надето? Что ощущает кожа? Какой вкус на языке? Погрузитесь в чувство.
Я думаю о Лёше. Первые несколько секунд. О нашем последнем приключении в кинотеатре, хотя так и не могу понять, что это было. У нас в последнее время странно получается: ругаемся, миримся, спим друг с другом и потом по кругу. День поссорит, ночь помирит. Возможно, наша любовь не имеет шанса быть духовной, если всегда есть доступ к телесной?
Потом вдруг вижу Николая — скромного, сдержанного, вдумчивого. Мы гуляли с ним по Большой Полянке. Он рассказывал мне про историю церкви. Мы вместе ели суши и роллы. Работали и наслаждались идиллией тишины. Потом мы танцевали вместе…
— Вы уже минуту парите на чувстве любви, — снова звучит умиротворяющий голос Михаила. — Если приходят другие мысли, другие чувства, не сердитесь, просто отпускайте их. Спокойно возвращайтесь к главному чувству.
Всего минуту? А я уже, мне кажется, все передумала, что могла о любви.
— Вас не интересуют события, — снова слышу голос Михаила, — с которыми было связано это чувство. Возможно, это была неразделенная любовь — вы расстались. Возможно, этого человека уже нет в вашей жизни. Пусть будет так. Просто снова почувствуйте любовь. Представьте ее в виде цветка. Он в ваших руках. Рассмотрите каждый его лепесток. Прикоснитесь к нему губами. Даже если на него упадет слеза, примите ее с благодарностью. Вы можете расстаться с цветком, дать ему увянуть, а можете сохранить на всю жизнь. Что мы испытываем и есть наша жизнь. То, что мы переживаем, всегда остается с нами. Красота любви затмевает все вокруг. Она ценна сама по себе вне зависимости оттого, что или кто был ее источником. Почувствуйте ее, — Михаил делает паузу и через несколько секунд продолжает. — Теперь оглянитесь вокруг. Волна любви исходит от вас. Она окружает вас со всех сторон. Она может приобрести цвет — вашего цветка любви или какой-то другой. Она благоухает свежескошенной травой или лепестками роз. Какая поверхность рядом с вами? Это холодные камни или мягкий теплый ковер? Кто стоит на вашем ковре любви? Посмотрите внимательно. Оглядитесь. Кто стоит за ним? Кто ждет, что вы его впустите? Если вы готовы, впустите этого человека. Он достоин вашей любви. Отдайте ее. Подарите ее. Он ждет ее.
В моих руках оказывается желтая роза. Ее аромат наполняет каждую клеточку моего тела. Я вдыхаю запах, прикасаюсь к ее нежным лепесткам губами. Все вокруг освещается солнечным цветом. Вижу поле скошенной пшеницы. На нем стоит несколько человек: Света, мама, папа. Лёша — чуть поодаль, за дорогой. Там тоже светло, но цвет другой.
— Лёша! — кричу я.
Другие поворачиваются и начинают махать ему.
Он смотрит на нас и будто не слышит. В руках у него тоже цветок, и он смотрит только на него, ничего не замечая вокруг.
— Лёша, — я кричу громче, но он не слышит. — Лёша!!!
Глава 14
Ресторан суши — один из тех, которых в Москве больше, чем, наверное, в самой Японии. Только этот, если судить европейскими мерками — уровня двух или даже трех мишленовских звезд, то есть сюда можно предпринять отдельное путешествие или, по крайней мере, заехать, отступив от запланированного маршрута. В помещении, спрятанном от глаз несведущих людей неприметным входом, всё в лучших японских традициях: рисунки цветущей сакуры на стенах, музыка, напоминающая журчание ручейка, изящные фонтанчики и официантки-узбечки в одеяниях гейш.
Нас ведут в отдельную кабинку. Виктор Алексеевич помогает мне снять плащ. Сажусь напротив, поджав ноги. Чувствую себя несколько неловко в компании шефа. Заказываю «Филадельфию» и «Калифорнию», Виктор Алексеевич — большой сет из суши и роллов. Официантка оставляет нас одних. Шеф молчит, долго пристально смотрит на меня. В глазах у него живой интерес, будто только что увидел во мне то, чего не замечал раньше.
— Александра, — начинает он, — вы меня по-настоящему удивили! Я, конечно, ожидал от вас четкой, слаженной работы, порядка, но никак не смелого рационализаторства по части повышения личной эффективности! Это оказалось очень кстати. Спасибо вам от всего нашего банка, — он протягивает руку и крепко жмет мою.
— Не стоит благодарностей, — опускаю глаза. — Мой молодой человек подарил мне на юбилей сертификат на курс по тайм-менеджменту. Все мои рационализаторские предложения оттуда. Не сама их придумала.
— Не нужно принижать свои достоинства, — продолжает шеф. — Не каждый пойдет на такой курс, не каждый решится применить советы на практике, и не у каждого есть такой мудрый спутник жизни!
Я недоумеваю — неужели он тоже знает про правило «три к одному»? Если так, то сейчас жди негатива.
— Кстати, — добавляет Виктор Алексеевич, — если задание директора будет выполнено на хорошем уровне, то ваш испытательный срок закончится в эту пятницу — день доклада.
Так оно и есть, хотя такой негатив мне даже нравится.
— Заманчивое предложение, — отвечаю я. — Очень постараюсь. Есть лишь одна проблема.
— Какая? — он подается вперед.
— Сотрудники. Они не слишком горят желанием повышать эффективность.
— Давайте поговорим с ними. Никакого давления. Просто узнаем их мнение. Думаю, они будут рады помочь нам. Все мы — люди взрослые, понимаем, — он делает многозначительную паузу и, ухмыляясь, добавляет, — что премия никому просто так не дается.
Киваю и, углубившись в роллы, которые только что принесла обслуживающая нас белолицая гейша, думаю, кого он имел в виду: моих подчиненных или меня? Должна отметить, что наша зарплата складывается из двух частей: базовой и премиальной. Первая — как рис в суши — это база, которой хватает только, чтобы не умереть с голоду. Премиальная часть — это та начинка, которая превращает рис в дорогой и популярный продукт. Тунец, лосось, красная и черная икра — все это можно купить на премию. Поэтому «премия» для нас — не просто слово. Это как заклинание «круцио» в «Гарри Поттер». Когда его слышишь, внешне остаешься недвижимым, вроде бы ничего не меняется, но внутри испытываешь нестерпимую боль, интенсивность которой зависит от величины твоего кредита, количества нетрудоспособных членов семьи и планов на ближайший отпуск. Все начальники знают об этой боли. Она начинается глубоко внизу — на уровне рядового специалиста, поднимается тонкими нервными нитями наверх, и сходится наверху — на банковских счетах руководства. И даже если одного из подчиненных уже уволили за неисполнение обязанностей, боль становится фантомной, потому что у каждого начальника тоже есть кредиты, иждивенцы и планы на отпуск, а человека, который раньше эту боль снимал, уже нет.
