В такие минуты он был не тем повседневным Зубатовым — бесцветным интеллигентом в темных очках, волосы назад, бородка клинышком. Он становился похож на актера или писателя, охваченного творческим нетерпением. «Легализовать рабочие организации!» — как музыка, зазвучала идея. Завертевшаяся от разговора с Лисаковой, она ждала раздумий.
Увесистые тома Маркса, Вэбба, Зомбарта, Бердяева ложатся к нему на стол. Наконец, он узнает о противнике Ленина Бернштейне: «...душою затрепетал. Вот наш союзник против безобразной русской социал-демократии». В докладной записке для начальства пишет: «Идей социал-демократов половина рабочих вообще понять не может в силу своей крестьянской неразвитости. В это время мы предлагаем им не связанный с опасностью попасть под удар полиции легальный путь к улучшению их экономического положения».
Заручившись поддержкой московского губернатора великого князя Сергея Александровича, Зубатов начал свой новаторский эксперимент. Первый легальный рабочий кружок — там, в Люберцах, где Грибанов. А в Москве организация рабочего общества «Совет рабочих механического производства». Здесь правая рука Слепов, токарь завода «Бромлей», выделявшийся среди грамотных и энергичных пролетариев-помощников Зубатова. Как грибы росли в Белокаменной рабочие кружки и клубы. Там пили чай, пели песни, ругали заводские порядки и слушали либеральных профессоров, читавших лекции. В сборнике «Русская старина» от 1911 года один из таких миссионеров профессор И. И. Янжул вспоминал: «Общее содержание указанных чтений — социальный мир, то есть установление мира и согласия вместо борьбы и раздора... в промышленных классах».
Хорошо тогда получалось сотрудничество охранки и либеральной профессуры, будто созданы были друг для друга. Профессора просвещали пролетариев, а в охранном отделении, как в каком-то партийном горкоме, по воскресеньям жандармские офицеры принимали рабочих. Беседовали, разъясняли, а их заявлениям и жалобам давали ход. Изумлялись заводчики и фабриканты: в кои времена политическая полиция лезет с советами, предостерегает, вступается за какого-то слесаря, за какую-то чумазую бригаду с парового молота! Движение росло, у него появился устав Московского общества вспомоществования рабочих в механическом производстве. Рабочая аристократия Москвы презрела тогда социалистов с их классовой борьбой. Душой этого политико-экономического действа, конечно, был сам Зубатов.
Спустя десятилетия появятся теоретики человеческих отношений в лице признанных ныне классиков: М. Фоллетта, Э. Мэйо, Д. Макгрегора, Д. Карнеги. Они будут писать, как установить гармоничные отношения между хозяевами и работниками. Во всех учебниках по «паблик рилейшнз» (связям с общественностью) говорится ныне о способах взаимодействия людей внутри компаний и фирм. Известные всем корпорации IBМ, «Сони», «Дженерал моторс», BАSF устами своих лидеров поведают миру о технологии взаимоотношений работников во имя процветания промышленных империй и снятия конфликтов. Но мало кто сегодня помнит и знает, что у истоков этой технологии стоял российский полицейский чиновник Сергей Васильевич Зубатов.
В феврале 1902 года взбунтовались студенты. А 19 февраля зубатовские организации собрали в Кремле у памятника Александру II почти 50 тысяч рабочих. Отслужили панихиду, возложили венок. Великий князь Сергей Александрович смахнул слезу. Удивленно ярился на происходящее вице-директор департамента полиции Петр Иванович Рачковский, приехавший специально из Петербурга. Идеологическая акция, конечно. Но Зубатов знал, что делал. Царь — высшая инстанция, он над всеми, он примирит по справедливости алчущих капиталистов и страждущих пролетариев. Пусть поймут это и рабочие и власть предержащие. Звезда Сергея Васильевича — в зените. Она ведет его в Петербург, на Фонтанку, в кресло начальника Особого отдела Департамента полиции.
В Петербурге социальный стратег Зубатов открывает талантливого проповедника отца Гапона. Ставит ему задачу: найти сподвижников среди рабочих и увлечь их идеей создания общества на кооперативных началах взаимопомощи. Дело закрутилось по той же схеме, что и в Москве. Неплохим учеником оказался Гапон — в 1903 году начинает жить «Общество петербургских рабочих», благословленное ректором духовной академии. А на очереди Минск, Одесса, Харьков. Киев. У себя на квартире Зубатов совещается с будущими лидерами рабочих организаций — для Минска готовит М. Вильбушевич, для Одессы — Г. Шаевича, для Киева — М. Гуровича.
Но две силы ополчились против Зубатова и его миротворческих идей: русские промышленники и русские социал-демократы, будущие большевики. За первыми стоял Сергей Юльевич Витте, министр финансов, впоследствии председатель Совета министров, за вторыми — Владимир Ильич Ленин.
Фабриканты и заводчики уже давно противились Зубатову, особенно московские. На их фабриках машины были хуже, чем на петербургских и лодзинских. И они насмерть стояли против сокращения трудового дня и других социальных требований рабочих. Он знал их настроения и однажды, еще в Москве, собрал в ресторане Тестова для откровенного разговора. Под знаменитые тестовские расстегаи держал почти часовую речь, в которой предельно ясно объяснил, что они, промышленники, плюют на интересы государства и престола, своими неумными действиями провоцируют рабочих, обсчитывают, терзают незаконными штрафами, урезают зарплату, давят неурочной работой, безразличны к многочисленным травмам, уровень которых выше, чем во всей Европе, равнодушны к ужасным условиям жизни. Все это настраивает пролетариев на антиправительственные выступления. В конце предупредил: если не будет наведен порядок, не улучшатся условия труда и жизни, то государь железной рукой заставит их это сделать, а мы, полиция, ему поможем. Ответом было гробовое молчание. Прибыль, что ли, застила глаза и разум?..
Чванливые русские капиталисты, выросшие порой из таких же мастеровых, на которых ныне делали свое состояние, готовые удавиться из-за нескольких сотен тысяч рублей дохода, неспособные глянуть на несколько лет вперед, не могли согласиться на уступки. Они, как тот хозяин, о котором рассказал И. Бунин, готовы были перевешать всех собак в доме, лишь бы не достались другому. Поистине ограниченность и агрессивность русского буржуа прямиком гнали страну в революцию.
Но Витте, Витте каков! Министр финансов, глава фабричной инспекции видел только интересы финансовой и промышленной элиты. Когда Россию трясли забастовки, он и знать ничего не хотел о положении пролетариев. Все помнили его усердие в пользу фабрикантов в комитете по проекту закона о нормировании рабочего времени. При обсуждении проекта интересы рабочих защищали только полицейские чиновники Семякин и Щегловитов. А когда закон был принят, усилиями Витте его свели на нет. Рабочие по-прежнему вкалывали по 11-13 часов в день. Называлось это сверхурочными работами...
К Витте и побежали московские промышленники после ресторанной речи Зубатова. «В полиции появился смутьян, вмешивается в отношения с рабочими, натравливает их против власти и против них, деловых людей!» — таков был пафос их обвинений. Рвал и метал финансовый министр. А сделать пока ничего не мог. Министерство внутренних дел и великий князь Сергей Александрович были на стороне Зубатова.
Но ситуация менялась стремительно. На Зубатова наступали не только промышленные тузы. За него активно взялись социал-демократы. «Полицейским социализмом» назвал Ленин зубатовское движение. Как никто он чувствовал его смертельную опасность для революции и социал-демократии. «Искра» в каждом номере печатает антизубатовские статьи. Лучших людей партии посылает Ленин для борьбы с зубатовщиной: в Москву — Николая Баумана, в Петербург — Ивана Бабушкина. Оказались неплохими организаторами. Их агенты проникали в зубатовские кружки и клубы и так же раскалывали их, как рабочий Грибанов расколол в свое время марксистский кружок в Люберцах. Прозорливые «искровцы» и недовольные русские капиталисты сошлись в своих интересах.
