Все участники бывшей оппозиции были арестованы. 16 декабря 1935 года арестовали Зиновьева и Каменева. Провели обыски. Изъяли личные архивы. Агранов заставил своих сотрудников изучать каждый документ, каждую страницу из изъятого. Никакой зацепки, никаких признаков антигосударственной деятельности подследственных, хотя им было предъявлено обвинение в организации «московского центра», который поддерживал связь с «ленинградским центром», «осуществлявшим» убийство Кирова. Вариант, подобный дневнику Николаева, не проходил.
И тогда Агранов делает ставку на признательные показания арестованных. Никого не били, только убеждали. И вот заговорил помощник начальника цеха с завода «Красная заря» Башкиров: «Вся борьба зиновьевской контрреволюционной организации была, по существу, направлена к смене руководства партии. В этом основная политическая направленность всех ее действий. Установка была — сменить руководство Сталина Зиновьевым и Каменевым». Потом не выдержал, стал давать «показания» Бакаев.
А дальше заработал изобретенный Аграновым метод сталкивания, о котором он заявил на оперативном совещании в НКВД 3 февраля 1935 года: «Наша тактика сокрушения врага заключалась в том, чтобы столкнуть лбами всех этих негодяев и их перессорить. А задача была трудная. Перессорить их необходимо было потому, что все эти предатели были тесно спаяны между собой десятилетней борьбой с нашей партией... В ходе следствия нам удалось добиться того, что Зиновьев, Каменев, Евдокимов, Сафаров, Горшенин и другие действительно столкнулись лбами»2.
В январе 1935 года прошел закрытый процесс в Ленинграде, где главными действующими лицами были Зиновьев и Каменев. Они вместе с десятком сподвижников отвечали за то, что «создали» некий «центр», который идейно настраивал молодых ленинградских соратников на убийство Кирова. В приговоре военной коллегии Верховного суда это звучало так: «Судебное следствие не установило фактов, которые дали бы основание квалифицировать преступления членов «московского центра» в связи с убийством 1 декабря 1934 года тов. С. М. Кирова как подстрекательство к этому гнусному преступлению...» Но члены «московского центра» знали о «террористических настроениях ленинградской группы и сами разжигали эти настроения».
Хотя участники процесса получили от 5 до 10 лет лишения свободы, это было лишь началом расправы Сталина со своими политическими оппонентами. Через полтора года они снова окажутся на скамье подсудимых. И снова сценарий дела будет разрабатывать и «раскручивать» Агранов. В основе его будет уже троцкистско-зиновьевский центр со своими группами, целями, задачами, связями.
Откуда такой оперативный размах, изобретательность, масштабность? Откуда такая изощренная сыскная фантазия?
ПБО и «Промпартия» в чекистской судьбе
Первый опыт ему преподала самая настоящая подпольная законспирированная «Петроградская боевая организация». Она была раскрыта в 1921 году Петроградской ЧК. Возглавлял организацию комитет, в который входили профессор В. Таганцев, бывший артиллерийский полковник В. Шведов и бывший офицер Ю. Герман. Организация вдохновлялась кадетскими идеями правого толка. В нее входили профессорская и офицерская группы и так называемая объединенная организация кронштадтских моряков — из тех, что бежали в Финляндию после подавления Кронштадтского мятежа, а потом вернулись в Россию.
В профессорской группе состояли люди достойные и известные: князь Д. Шаховской, авторитетный финансист; профессор Н. Лазаревский, ректор Петроградского университета; профессор М. Тихвинский; С. Манухин, бывший царский министр юстиции. Они готовили проекты государственного и хозяйственного переустройства России, которые должны были вступить в силу после свержения советской власти. А это свержение обеспечивала офицерская группа во главе с подполковником П. Ивановым — ею был разработан план вооруженного восстания в Петрограде, к выполнению которого привлекались бывшие офицеры, теперь служившие в Красной Армии и на флоте. В свою очередь, В. Таганцев активно искал связи с социалистами и эсерами и вступил в соглашение с «социалистическим блоком» — своего рода координационным центром эсеров, меньшевиков и анархистов Петрограда.
Профессор Таганцев сначала на допросах молчал. Но Агранов убедил-таки его подписать с ним некое соглашение.
«Я, Таганцев, сознательно начинаю делать показания о нашей организации, не утаивая ничего... Не утаю ни одного лица, причастного к нашей группе. Все это я делаю для облегчения участи участников нашего процесса.
Я, уполномоченный ВЧК Яков Саулович Агранов, при помощи гражданина Таганцева обязуюсь быстро закончить следственное дело и после окончания передать в гласный суд... Обязуюсь, что ни к кому из обвиняемых не будет применима высшая мера наказания»3.
Что касается обещания Агранова о неприменимости высшей меры, то оно было заведомо невыполнимо в тех условиях, и это понимал, конечно, как он сам, так, скорее всего, и Таганцев. Тем более последний помнил, как действовала ЧК в прошедшие годы. Агранов заведомо лгал во имя достижения наиболее полных результатов следствия и считал это оперативной гибкостью.
По таганцевскому делу расстреляли 87 человек. Не сдержал слова Яков Саулович, хотя некоторым и пытался помочь. Инженеру Названову, например, который свел Таганцева с антисоветской группой, объединяющей представителей фабрик и заводов. За Названова, который был тогда консультантом Генплана, вступились Кржижановский и Красиков — видные большевики. И Ленин, ознакомившись с делом, пишет Молотову: «Со своей стороны предлагаю (в отношении Названова. — Э. М. ) отменить приговор Петрогубчека и применить приговор, предложенный Аграновым, т. е. 2 года с допущением условного освобождения»4.
Зато хоть как-то облегчить участь Таганцева, Тихвинского и других Агранов не стремился. Возглавляя следствие, он следовал принципу, им же и сформулированному: «В 1921 году 70 процентов петроградской интеллигенции были одной ногой в стане врага. Мы должны были эту ногу ожечь»5.
Поэта Николая Гумилева допрашивал следователь Якобсон, жестко исполнявший указания Агранова. Из материалов следствия, что сегодня в архиве, видно: Гумилев был тверд в своих показаниях. Он не отрицал, что хранил деньги организации для финансирования мятежа, что имел оружие, готовился к активной антисоветской пропагандистской кампании, что не был сторонником большевистской власти. После нескольких допросов в следственном деле появилась запись: «Гумилев Николай Степанович, 33 л., бывший дворянин, филолог, поэт, член коллегии «Изд-во «Всемирной литературы», беспартийный, бывший офицер. Участник Петроградской боевой организации, активно содействовал составлению прокламаций контрреволюционного содержания, обещал связать с организацией в момент восстания группу интеллигентов, которая активно примет участие в восстании, получая от организации деньги на технические надобности». Приговор суда — расстрелять.
Но потом выяснилось: он не составил ни одной прокламации. А что касается обещания связать с ПБО в момент восстания группу интеллигентов, то ведь обещание — не действие. Против Гумилева «работали» в основном две улики — деньги и оружие. Как предполагает писатель В. Карпов, Гумилев просто не мог отказать сотоварищам, офицерам, даже и не будучи их единомышленником, — это было своеобразное проявление офицерской чести. Агранов же исходил из того, что Гумилев во всех своих показаниях предстал убежденным противником большевистской власти. В этом случае диктовала решения классовая ненависть, «работавшая» по законам гражданской войны. Если Гумилев руководствовался своим пониманием офицерской чести, пусть даже своеобразным, то Агранов исходил из классового принципа, допускающего любые шаги, даже обман, если он «работает», по его разумению, на революцию.
