Это было время массового отъезда советских граждан за границу. «Современник» собрался на гастроли в Швецию и Норвегию. И вот пришла депеша из КГБ: «Гафта не выпускать». Как, почему? Не объясняют, только намеки, предположения.
Театру предложили сделать замену. Но Галина Борисовна Волчек, наш главный режиссер, наотрез отказалась: либо все, либо никто. И самолет улетел пустым. Росконцерт заплатил огромную, в десятки тысяч долларов, неустойку за срыв контракта. Второй эпизод произошел, когда я снимался на «Ленфильме», уже при Горбачеве. Несколько сцен со мной в фильме «Контракт века» должны были снимать во Франции. Оформился, и все вроде бы было в порядке. Но вдруг та же самая история. Меня буквально сняли с самолета. КГБэшный генерал был сам удивлен. Он сказал, что у меня все чисто, но выпускать нельзя, потому что кто-то очень высокий поставил запрет. Группа улетела. Потом парижскую сцену сняли… в туалетных комнатах новой крупной ленинградской гостиницы, которые были похожи на французские вестибюли.
Еще один эпизод. Снимаюсь в «Гараже» у Рязанова. Снята почти вся картина. И вот уважаемый мною Эльдар Александрович вызывает меня в кабинет, а на самом лица нет. «Что же вы, Валентин, делаете? Я накачиваю картину, такая она выходит острая, интересная, у вас прекрасная роль, а вы подаете заявление на отъезд. Понимаете, что будет с лентой?!» Я в трансе. «Что вы, – говорю Рязанову, – даже в мыслях нет такого…»
Я написал письмо Горбачеву и Чебрикову. Написал, а отправлять передумал, стыдно стало. Спустя много лет у художника Никаса Сафронова встречаю знаменитого тогда генерала Олега Калугина. Спрашиваю, не растолкует ли он, в чем дело, почему я был в запрете. Он и говорит: «Кто-то строчил на вас доносы, что вы хотели сбежать на Запад».
– Кто все-таки закладывал вас, сейчас-то известно?
– С большой долей вероятности могу предполагать, что моего выезда не хотел один человек из близкого окружения.
– Так вы и остались на родине, не бросив свой родной город… Вы ведь москвич? Где вы родились?
– В Сокольниках, в больнице имени Остроумова (хитро улыбается) в 35-м году. И Сокольники, конечно же, мое любимое место в Москве. Парк, аллеи, каток, Ширяево поле, стадион клуба «Спартак», за который я болею. Первые свидания, первые разочарования, друзья, все там…
– Наверняка и Чистые пруды родными стали: и театр здесь, и уютные местечки отдохновения. Не так ли?
– Вы знаете, эти районы чем-то похожи. Какой красивый здесь бульвар, легендарный пруд. Прогуливаться одно наслаждение.
– Скажите, визиты в кафе это что – отработка имиджа, или потусоваться, или просто перекусить, выпить чашку кофе? Кстати, кафе-то дорогое, по карману?
– Фель, секрет прост, когда-то в этом помещении была самая простая столовка, где, кроме чая, бутербродов и сосисок, нечем было разжиться. Но во главе стоял, видимо, талантливый организатор, и он довольно быстро превратил дохлое место в весьма популярное. Здесь нынче можно встретить уважаемого актера, литератора, политика. Да, кафе вкусное и дорогое, но открою секрет – у меня тут большая скидка.
– Как это, за какие-такие заслуги?
– Именно за заслуги, ну, извини, как известному артисту (здесь даже моя подошва отпечатана золотом) и как одному из самых первых посетителей сего заведения. Вот и весь секрет. Правда, на выпивку, к сожалению, скидка не распространяется. Увы…
– Творческий вопрос: много предложений на роли, да и пьес, наверное, море?
– Сплошной ширпотреб. С трудом выбираю. Все однодневки. Да, есть сюжеты, в которых яркие, любопытные фабулы, но только внешне, внутри же ничего нет. Много похабщины, матерщины. Все, что было раньше под запретом, нынче разлилось вонючей канавой. И от этого никакой пользы. Я ненавижу мат в искусстве. Ведь мат это ощущение, а не слово. Я не ханжа, иногда позволяю себе ругаться, но когда приходится произносить мат по тексту, меня коробит. Как-то снял с полки подаренную книгу, сплошная матерщина, мне стало плохо, аж затошнило. Это чудовищно, мерзко.
– А наше ТВ?
– То же самое, закормили порнографией. И уже трудно отличить настоящее от пошлого. Нас затопили в море сексуальности, которое не имеет никакого отношения к жизни, несмотря на то, что появилась программа «Про это». Да, у Маяковского есть поэма «Про это». Значит, про любовь. Теперь же детально разбирается по миллиметрам, что происходит в первую, вторую, десятую секунду полового акта, то есть то, что всегда было тайной, становится прилюдным, раскрытым. У людей отбираются личные интимные ощущения, которые и словами-то нельзя определить. Что же будет дальше? Человек надеется, что есть ощущения, о которых никто не знает, кроме него. Ничего подобного. «Про это» все знают. Теряется смысл жизни, мы загоняем себя в тупик.
– Валентин Иосифович, пародии-то издаете, сам видел, продаются в магазинах…
– В основном все старое. За последнее время только одна и родилась. Есть на «Эхе Москвы» критик по фамилии Карась. Как-то я посчитал, что она несправедливо отнеслась к моей роли в «Пигмалионе», дескать, Гафт не умеет любить и ему эту роль играть нельзя. А наш «Пигмалион» давно уже дефицитный спектакль, за границей имел огромный успех. Короче, вот эпиграмма: «Ты слишком клевом увлеклась, став в „Эхе“ выскочкой лихою, пока тебе везет, Карась, но дело кончится ухою». Мною движет не злость, поверьте, но эпиграмма – жанр с вызовом, с остротой. Как-то эта Карась сама подошла ко мне, и я увидел маленькую девочку, этакую принцессу на горошине, разве можно такую обижать, на нее и сердиться-то нельзя. И я сказал, что прощаю ее.
Я почувствовал, что Гафт устал. Ведь мы встретились после изнурительной репетиции. Да и наверняка голоден…
– Ну что, в кафе, заморить червячка?
– Пошли, умираю с голоду!
Пришли, разделись, сели за столик. Крайний слева, у стены. Подошел официант.
– Нам по 150.
Незаметненько свой диктофон я положил на край стола, за вазу с цветами.
– Ну что еще рассказать? Жизнь летит, как гоголевская бричка: то вверх на ухабе, то кубарем с горы…
И я такого понаслушался… Пока не кончилась пленка…
2001
Глава 23. Алексей Баталов: «Моя мама выиграла в карты квартиру»
Алексей Баталов – это целая энциклопедия. Событий, имен, трагедий. Вообще, истории театра и кино. Он снялся не в очень большом количестве лент, но зато каких! Их смотрела вся страна. От «Дела Румянцева» и «Летят журавли» до «Дамы с собачкой» и «Москва слезам не верит»…
У Алексея Владимировича Баталова – все титулы и звания, какие только может получить артист. Но главный, конечно, приз – пусть это звучит банально – всенародная любовь.
…Он только что из больницы. Не был во ВГИКе, где профессорствует уже много лет, больше месяца. Беспрестанно звонит телефон, дверь на кафедру все время приоткрывается. На носу экзамены. Говорили мы, постоянно прерываясь, беседа вышла интересная, но рваная, от одного факта жизни известнейшего актера перескакивали на другой. Интеллигент до мозга костей. Нам сегодня режет ухо: «Милый, милая…» Кажется, такие телячьи нежности – в прошлом. Но нет. В его устах эти архаизмы звучат естественно. И пока есть такие, как Баталов, – российское искусство и российская интеллигенция будут жить.
