Возможно, по этой части какой-то урок Леонид Ильич получил в 71-м году, когда мы собирались с визитом во Францию. Рабочая группа в Завидове готовила его выступление, обсуждались всякие детали. И Брежнев вдруг мне говорит: «Нет ли у тебя, Володя, фотографий, ну посвободней, что ли, менее официальных, французы просят». Я говорю: «Конечно, есть, среди членов семьи, на юге, на отдыхе, на охоте». – «Привези». Я сел в машину, помчался в Москву. Он с интересом долго все рассматривал и отобрал для печати несколько кадров. Среди них был и тот, на котором глава партии и страны снят на яхте в майке и в подтяжках. И загнали мы в Париж восемь таких «раскованных» снимков. И что же, приезжаем во Францию и видим во всех газетах именно эти снимки, распространенные агентством «Франс пресс». И тогда не только Франция, но и весь мир увидели иного Брежнева, простого земного человека, а не увешанного наградами орденоносца, хозяина ядерной державы.
«А на этом снимке – его могила…»
Пребывая в маленькой фоторепортерской комнатке, я не мог оторвать взгляд от удивительного вернисажа на стене – сотни снимков знаменитого мастера, в беспорядке прикнопленных к обоям, – звездные мгновения истории нашей страны.
– Это с Фиделем Кастро на Кубе, 1973 год. Брежнев представил меня как его личного фотографа с армянской фамилией. И Фидель стал звать меня «арминьяком»; это с Ильей Глазуновым, мы давние друзья; это с Володей Медведевым, тогдашним еще брежневским адъютантом, потом он был главным охранником Горбачева и написал мемуары; а это редкие снимки Валентины Терешковой – скромная и замкнутая, она мало снималась; а это снимок семилетней давности – Михаил Касьянов в МГТУ имени Баумана; это в индийской командировке с премьером Рыжковым, рядом Раджив Ганди, позднее убитый террористом; Брежнев с сигаретой, он очень много курил; это мои фотографии в редкие минуты свободного от официальных съемок времени – видишь, барханы, точно женские груди; это в Крыму, на дорожку выбежала внучка Леонида Ильича; съезд нардепов, Горбачев и Ельцин еще улыбаются друг другу; это почти неузнаваемый молодой полярник Артур Чилингаров, будущий вице-спикер Госдумы; а здесь космонавты, ведь я до Брежнева довольно долго отработал на космических съемках и в Звездном, и на Байконуре, снял всех тогдашних покорителей космоса; уникальный снимок – два патриарха рядом – будущий Алексий и тогда действующий Пимен; а на этом снимке Леонид Ильич представляет меня президенту США Никсону, Вашингтон; а здесь мы собрались на охоту, иногда такие сборы были мгновенными, и кто был одет по-зимнему, тот садился в машину; официальный портрет Константина Устиновича Черненко, он только что стал генсеком; а это Югославия, Тито пригласил Брежнева на охоту; а на этом снимке все близкие генсеку люди – жена Виктория Петровна, дочь Галина, зять Юрий Чурбанов, внучка, – трогательная фотография; Евгений Иванович Чазов – главный кардиолог страны, мой спаситель: когда со мной случился обширный инфаркт, он вытащил меня с того света; а на этом по-нынешнему папарацционном снимке Брежнев, выходящий из бассейна в трусах (просматривая кадры и увидев этот, спросил: «А я такой нужен?»); а это за два месяца до смерти – Брежнев не любил мягкие кресла, но врачи и близкие уговаривали его сидеть на мягком; а здесь его могила…
– Владимир Гургенович, а за какие пироги, прости, кроме приятной близости к «телу», ты вкалывал и тоже износился до двух инфарктов? Неужели ничего не получал помимо зарплаты?
– Практически нет. Разница лишь в том, что где-то в середине 70-х я стал получать в два раза больше, чем обычный фотокор ТАСС, – 240 рублей. Прибавили и командировочные, в месяц выходило около пятисот. По тем временам хорошие деньги. Однажды японцы заплатили мне приличный гонорар за один из понравившихся им снимков. Заплатили сами, я не просил. За фотографию Брежнева на Малой земле под выставочным девизом «Человек и Черное море» я получил премию на биеннале в Болгарии, «Опель», машин такой марки, конечно, в Москве были единицы. Она мне долго служила. Квартира у меня была, но однажды Леонид Ильич, время от времени интересовавшийся нашими личными заботами, спросил, нуждаемся ли мы в чем-то. Я ответил, что нет, но только вот квартира, дескать, в шумном месте. Он позвонил Промыслову, и я переехал.
Выдающаяся карьера будущего вип-репортера началась в 1964 году, когда он стал снимать главу государства. Первые правительственные съемки разбудили в молодом человеке творческую амбициозность, и он почувствовал себя на ступеньку выше. Любовь и интерес к своей профессии не угасил во Владимире случайно услышанный им разговор Леонида Ильича и Алексея Николаевича Косыгина, тогдашнего премьер-министра. Указывая на группку фотографов, толпившихся поодаль, Брежнев вдруг заявил: «Вот она, Алексей Николаевич, отмирающая профессия». Сначала Мусаэльян не понял смысла услышанного и лишь позже, поразмыслив над главным политическим событием того времени, поразившим страну, а именно снятием с должности Первого секретаря КПСС и Председателя Совета Министров СССР Хрущева, неожиданно для себя пришел к выводу – новый хозяин страны отдалит от своей персоны многочисленную фотографическую рать. Что и говорить, советскому обывателю давно уже надоели бесчисленные хрущевские изображения во всех газетах страны. Мусаэльян был в курсе того, что Хрущев знал в лицо многих репортеров, даже помнил их фамилии.
И правда, фотографии Л. И. Брежнева поначалу редко появлялись в печати. Он почти не ездил за рубеж, всецело занимаясь лишь внутренними проблемами страны. Командировки по Союзу иногда длились до двадцати пяти дней. В одной из таких поездок по Средней Азии судьба и свела уже утвердившегося в своем творческом цехе молодого фоторепортера с Генеральным секретарем ЦК КПСС. Впервые В. Мусаэльяну была поручена ответственная работа – сопровождать Л. И. Брежнева в рабочей поездке. Работа, надо сказать, оказалась нелегкой: ежедневно следовало передавать по фототелеграфу фотоснимки о встречах Леонида Ильича с рабочими, колхозниками, партийно-хозяйственными активистами. Сегодня в Алма-Ате, завтра в Ташкенте, а послезавтра во Фрунзе. Внешне почетная деятельность давалась огромным напряжением сил и воли. Тогда Владимир Гургенович был молодым, полным творческой энергии, в меру тщеславным, и ему льстило то, что сделанные им снимки печатались на первых полосах центральных газет – «Правды», «Известий», «Труда», «Комсомольской правды», и под каждым стояла подпись: «Фото спецкора фотохроники ТАСС Владимира Мусаэльяна».
Молодой тассовский работник подружился с сотрудниками службы безопасности первого лица страны. Нередко они помогали ему дотащить до места съемки его тяжелую профессиональную аппаратуру (несмотря на то, что как-то начальник охраны сделал Владимиру замечание: «Ты что эксплуатируешь моих ребят, у них своя служба, гляди у меня…»). Но ситуация вокруг этих взаимоотношений вскоре неожиданно изменилась. Что и говорить, как шеф тебя жалует, так жалует тебя и его окружение. Как-то Леонид Ильич, оглядываясь по сторонам, вдруг громко произнес: «А где Володя Мусыльян?!» И Владимира Гургеновича мгновенно подвели пред очи Брежнева. Вот тут-то и зажегся свет! Один из многочисленного отряда фотокоров ТАСС стал практически персональным фотографом Генерального секретаря ЦК КПСС. Оказалось, что Л. И. Брежнев долго присматривался к работе и поведению нового сотрудника кремлевской фотослужбы. А по своему характеру Брежнев был из тех, кто если уж доверял человеку и привыкал к нему, то это было надолго, если не навсегда.
