В этот день в рабочем кабинете Генерального секретаря ЦК КПСС, Председателя Президиума Верховного Совета СССР Леонида Ильича Брежнева собралось высшее руководство страны, чтобы поздравить его с днем рождения.
М. А. Суслов, второй человек в партии, зачитал текст поздравления и указ о награждении орденом Ленина и очередной медалью Героя Советского Союза. «Ну, раз вы так решили, мне приятно принять эту награду», – сказал именинник.
И вдруг, я не поверил своим ушам, он заговорил о том, что стал уставать и не пора ли ему оставить пост Генерального секретаря…
Все замолчали, эти слова произвели эффект разорвавшейся бомбы. Было короткое замешательство, которое переросло в нестройный хор. Не сговариваясь, перебивая друг друга, собравшиеся стали говорить ему: «Дорогой Леонид Ильич! Вы наше знамя. Страна без вас не сможет. Вам нужно побольше отдыхать, мы будем работать с удвоенной энергией…»
– Хорошо, – продолжал Леонид Ильич, – сделайте меня почетным председателем партии. Как в США, Генри Уинстон – почетный, а Гэсс Холл – Генеральный секретарь коммунистов США.
Я сначала подумал, что это сталинский синдром. Иосиф Виссарионович тоже говорил, что неплохо бы ему на покой. И те, кто поддержал его инициативу, потом горько пожалели. Хотя я, много лет находившись рядом с Брежневым, видел, как власть изнашивает человека. Он стал часто болеть, особенно осенью. Выглядел уставшим, изможденным. Было очевидно, что он и впрямь думал о своей отставке, но еще не совсем утвердился в таком решении.
– Мнение товарищей для меня очень важно, – сказал Леонид Ильич. – Будем работать.
В Политбюро условились об ограничении его рабочего дня.
– Наверное, многие тебе завидовали – ведь всю свою творческую жизнь ты провел возле сильных мира сего. Ты видел их вблизи, здоровался с ними за руку, слышал их разговоры, чувствовал их настроение… Одним словом, ты, наверное, и сам стал немного политиком? Ты фотографировал Никиту Сергеевича, я знаю, что ты знаком с членами его семьи, знаешь Раду Никитичну, знал Алексея Аджубея, ее мужа. Ответь мне на такой вопрос: наверняка ты видел фильм, в котором Ролан Быков блестяще сыграл роль поверженного Никиты Хрущева… Как ты воспринял образы вождей в фильме? Тебе не жалко было Хрущева, когда на экране его «сваливал» Брежнев? И, как ты думаешь, так ли было на самом деле?
– Ты знаешь, к этому нельзя подходить однозначно. Моя точка зрения, что фильм снимали люди, которые знали всю эту кухню понаслышке. Да, какие-то совпадения есть. Но многое надумано.
– Брежнев в фильме такой, каким был в жизни? Или нет?
– Нет. Конечно, со временем Брежнев в совершенстве овладел приемами монархического властвования. Большинство его политических поступков, кадровых решений выполнялись четко, без всяких всплесков и лишних эмоций. Я бы сказал, он хорошо владел собой. Он следил за молодым, подрастающим поколением политиков, присматривался к ним и делал ставку наперед.
Что же касается Хрущева, то мне в фильме действительно его жалко. Но зайти с другой стороны, дров он наломал немало, вот Брежнев взял его и свалил. Что тут скажешь? Политика – всегда борьба.
– Владимир Гургенович, думаю, что вкалывать в самом авторитетном фотоагентстве страны надо было, как говорится, по полной форме и, зная твое трудолюбие и увлеченность профессией, я понимаю, что ты был почти рабом на галерах. И этому «рабству» уже 50 лет. Мне так хочется «выкрасть» тебя из суетной Москвы и на какой-нибудь загородной даче днями и ночами расспрашивать о том, что ты пережил, с кем встречался, с кем работал. Надеюсь, что когда-нибудь мне это удастся…
Понимаю, что ты мастер из мастеров, но ведь рядом с тобой фотоисторию великой державы творили и твои коллеги, тоже «золотые объективы» ТАСС…
– …понял, понял тебя, спасибо за вопрос! С удовольствием вспомню о них. И о тех, кого, к сожалению, нет уже на свете. И о тех, кто, слава богу, продолжает запечатлевать новую эпоху, лица новых вождей.
Моими учителями были известные всей стране фотокорреспонденты – солдаты Великой Отечественной войны: Вадим Ковригин, Николай Кулешов, Наум Грановский, Эммануил Евзерихин, Николай Ситников. Особенно тонким художественным вкусом обладал Вадим Ковригин. Талантом видения бог одарил и знаменитого Евгения Халдея, снимки которого превращались в нечто большее, чем документ, – они становились символами. Чего стоит хотя бы только фотография – «Знамя победы над Рейхстагом»! Наум Грановский защищал небо столицы, одновременно делая фотографии на крыше гостиницы «Москва». Целых 60 лет своей жизни он отдал съемкам родного города. И ты, наверняка, не знаешь, что он единственный из нашего цеха, кто был принят в члены Союза архитекторов СССР. Марк Редькин, веселый, шумный, великолепный рассказчик, снимал, можно сказать, все. Закончив войну у Бранденбургских ворот в Берлине, он объездил весь мир, проплыл все моря. Думаю, мало кто знает человека с фотоаппаратом, который работал с первыми космонавтами: Гагариным, Титовым, Леоновым, Терешковой, Поповичем… Это был Валентин Чередищев. Он один из первых освоил цветную технику. Вальяжными казались Сергей Преображенский, Владимир Севастьянов, но это были настоящие редакционные мэтры. Также хочу назвать и тех моих коллег-ровесников, с которыми мы вместе начинали, – Олега Иванова, Виктора Будана, Володю Лагранжа, Валентина Кузьмина.
Не могу не вспомнить главного редактора Николая Кузовкина, который практически своими руками и энергией создал Фотохронику ТАСС, ее корреспондентскую сеть. Он организовал журнал «Советское фото», так много сделавший для развития культуры фотографии в стране. Ведь хороший фотограф – это думающий фотограф. Каждый из нас – человек своей эпохи, независимо от того, является он субъектом или объектом фотосъемки. Недаром существуют такие понятия, как идеология, востребованность конкретного снимка в данный исторический момент. Хочу сказать, что летопись нашей советской и российской истории – это и те конкретные имена и фамилии, которые я назвал.
2009
P.S. В. Мусаэльян – обаятельнейший человек, скромный, почти застенчивый. Но при этом высоко ценит свою профессию, свое имя. Таких людей в наше время не так уж много. Вспоминаю такой эпизод. Один обеспеченный человек попросил меня найти фотографа, чтобы заснять торжество в честь своего юбилея. И добавил, что за работу хорошо заплатит. Я подумал, почему бы не предложить Мусаэльяну. Он ответил не сразу. Вроде бы задумался, но дал согласие. Я пришел в роскошный зал, где начали собираться гости, и стал поджидать Владимира Гургеновича. Прошло пять, десять минут, полчаса. Я позвонил ему на мобильный и на мой вопрос «где ты?» услышал поразивший меня ответ: «Я стою у входа… Понимаешь, хоть я и не заработал своей профессией золотые горы, но снимать рублевских персонажей не хочу. Извини… А впрочем, не зря приехал, впервые увидел роскошный „Майбах“. Вот бы Леонид Ильич обрадовался такому авточуду…»
Глава 32. Легенды и быль от Евгения Рейна
С поэтом Евгением Рейном я знаком с середины 70-х годов. Он жил тогда в Москве, покинув по семейным обстоятельствам родную Северную Пальмиру. Не помню, по какому поводу попал я к нему впервые в гости (хотя поводов было немало, а главный – наши общие книголюбские страсти), но помню, что тот вечер оказался в моей жизни одним из самых интересных и ярких. Потому что Женя умеет так «развлечь» собеседника, что тот уходит от него с больной головой: интеллектуальные истории, неожиданные мемуары о его многочисленных друзьях – поэтах, художниках, актерах, бытовые новеллы, анекдоты, громогласная декламация стихов – и все это шумно и возвышенно.
