(Для сравнения замечу: если нынешний прокат новинки синема набирает сто тысяч зрителей, то считается, что работа проделана не зря. А наполняемость залов числом в один миллион доступна только таким шедевральным лентам, как «Сибирский цирюльник».)
Поскольку знаменитая в прошлом актриса живет сегодня уединенно и замкнуто, важны любые свидетельства из ее уст. Вот некоторые, принципиальные для ее биографии. Еще студенткой Ладынина была «законтрактована» Художественным театром. Первую свою роль на сцене она получила в пьесе Горького «26 и одна». Станиславский сам проводил репетиции и сам же вызвал Ладынину «на ковер». Юная лицедейка тряслась от страха.
— Ко мне вышла секретарь и говорит: «Извините, мы вынуждены вас немного задержать, у нас перегорели пробки». А мне хотелось, чтобы их никогда не починили, — так я боялась этой встречи… Константин Сергеевич сидел на небольшом диванчике за овальным столом. Он задержал мою руку, когда мы здоровались, и сказал: «Теплая рука, еще, значит, не умерла от страха. Меня все боятся, а я очень добрый человек. Начинаем знакомство, вы ходите по комнате, пока я не скажу: «Довольно». Это оказалось не так просто. Я хожу, хожу и наконец слышу: «Довольно, садитесь. Недостатки свои знаете? При вашем росте и фигуре у вас чересчур длинные руки». С тех пор я навсегда поняла, почему мне было некуда девать руки на сцене. Он спросил, что делаю в театре? Я ответила, что играю травести. «Странно, — сказал Константин Сергеевич, — вы женщина и должны играть взрослые женские роли». Вдруг спросил: «Помните, как в «Вишневом саде» Аня уговаривает, успокаивает маму? Если вы хотите успокоить человека, что вы должны сделать? Вы должны плакать вместе с ним, и тогда он вам поверит…»
В другой раз Марина Алексеевна заявила: «Раньше, по молодости, я считала отсутствие тщеславия достоинством. Теперь же считаю отсутствие у актера тщеславия — недостатком».
А вот ответ на вопрос о человеческом одиночестве, о том, как она, актриса, чувствует себя без друзей (таких, как Борис Андреев), рано ушедших из жизни:
— Стараюсь не позволять себе этого понятия — «одиночество». Да, я одна, но чересчур большая роскошь — чувствовать себя одинокой, будучи и вправду таковой. Да и одиночество бывает разное. Худшее — если вдвоем или даже в большой группе людей, а все равно одна. А если ты одинока просто потому, что одна, — это, так сказать, нормальное одиночество.
Многие из знаменитых комедий снимались в военное время. Обстоятельства тех съемок были суровы: студия не отапливалась, снимали под проливным дождем. На съемках «Свинарки и пастуха» порой ночами приходилось сидеть в бомбоубежищах, у всех были причины для слез. Но Пырьев говорил: «Не плакать, черт вас побери! Вы солдаты, это ваш фронт, и вы должны играть так, чтобы не было заметно ни ваших слез, ни вашего плохого настроения».
Несколько раз я разговаривал с Мариной Ладыниной по телефону и всякий раз ловил себя на ощущении, что этот человек почти весь в прошлом. Ей были чужды и мои звонки, и мои расспросы. Для нее неприемлемо многое из того, что творится за окном: люди в Кремле, нынешние вертлявые кумиры, цены в магазинах на молоко и хлеб, газетная трескотня. Наверное, о многом сожалеет богиня советского экрана. О том, что снималась практически только у одного режиссера — Ивана Пырьева — ив «сельскохозяйственных фильмах», среди кур, свиней и тракторов. О том, что до настоящей классики она так и не дошла, а мечтала о Дездемоне, Марии Стюарт или Нине из «Маскарада». Жалеет, что, поддавшись на уговоры мужа, покинула МХАТ. И я не решился спросить, не глядя в глаза собеседнице, возможно, о самом главном: понимала ли актриса, кому служит ее талант, какие фиговые портьеры прикрывает она своей беззащитной и безоглядной улыбкой. И я могу только догадываться, что по-женски тонкой своей натурой, внутренней цельностью понимала. Но сделать, а тем более изменить ничего не могла. Аморальность власти, торжество самого разнузданного на земле террора Ладынина особенно остро почувствовала, когда в 1946 году впервые выехала за рубеж, на Каннский фестиваль. Заграница, Франция, ее потрясла. Она ощутила, как вероломно исковерканы ее идеалы, как нагло идеализируют они с Пырьевым казарменное счастье советской женщины в духовно опустелой стране. Но было, наверное, уже поздно.
Долгий век проживает на этой земле Марина Ладынина, героиня советских музыкальных комедий, которые сегодня, спустя много лет после их выхода на экраны, опять хочется смотреть.
1999
ЕЛЬЦИН — НАПЫЩЕННЫЙ ЭКСЦЕНТРИЧНЫЙ СУБЪЕКТ…
Железная Мадлен Олбрайт представила москвичам свои мемуары
Что и говорить, нечасто в Москву залетают с частными визитами такие важные птицы, как Мадлен Олбрайт, бывший госсекретарь США в годы президентства Билла Клинтона. Еще недавно она была влиятельной персоной, во многом определявшей пунктиры взаимоотношений крупнейших мировых держав, искусным дипломатом, на коем поприще традиционно считается мужское доминирование.
Когда она появилась в зале книжного магазина, где проводилась ее пресс-конференция, журналисты мгновенно подались вперед, будто повинуясь магической силе ее ауры и доверчивой улыбки. Повод для встречи — российский дебют только что вышедшей книги мемуаров «Госпожа госсекретарь», толстенного тома ценой в триста целковых. Десятки телекамер и фотообъективов впились в хорошо сохранившуюся, хотя далеко не первой молодости даму, существо слабого пола, но явно с мужским характером, от слов и действий, а точнее от хуков и апперкотов которого еще недавно зависели судьбы мира.
Когда объявили, что припозднившаяся госпожа Олбрайт ответит только на несколько вопросов заждавшихся журналистов, в этом увиделся некий подвох то ли организаторов, то ли сопровождающих ее лиц, ибо расспросить госсекретаря периода нахождения у власти Клинтона и Ельцина хотелось о многом, а никаких индивидуальных интервью гостья давать не собиралась. Неужели, подумалось, столь дальняя дорога Мадлен Олбрайт так дешево стоит? Мои сомнения усилились, когда автор мемуаров стала «чисто конкретно» откровенно тенденциозно указывать пальцем то на одного, то на другого репортера, приглашая его к вопросу. Это были западные журналисты, которые явно не собирались ставить свою союзницу в неловкое положение каким-либо острым вопросом. Не был обойден вниманием, по-видимому, и «свой» представитель арабского журкорпуса, которого и впрямь интересовала довольно обтекаемая тема о гипотетических ошибках ее госсекретарства. Да и то с устаревшим перфектом. После четвертого вопроса, когда стало ясно, что пресс-конференцию вот-вот оборвут, я рванулся было в атаку с довольно скользким вопросом о ее реакции на политико-дипломатические выходки Бориса Ельцина, свидетелем которых она была. Но мероприятие внезапно завершилось: его организаторы резко прервали общение высокой гостьи с собравшимися на презентацию ее книги и, видимо, чувствуя неловкость ситуации, объявили, что все желающие, а точнее купившие книгу госпожи Олбрайт, получат драгоценные автографы. Что ж, спасибо, как говорится, и на этом. Подумалось: «Может быть, в трудную минуту жизни я задвину автограф сподвижницы Билла Клинтона и доброй знакомой нашего президента какому-нибудь коллекционеру долларов эдак за двести, чтобы к тому времени быть готовым приобрести новый «букхит» по-русски не менее деловой и уверенной в себе преемницы Олбрайт Кондолизы Райс, которая наверняка сразу же после новых выборов в США засядет и за свои штудии о войне и мире.
