О любви и дружбе между Плисецкой и композитором Родионом Щедриным также пристрастно судачат уже более сорока лет. Ровно столько, сколько являются мужем и женой балерина и композитор. Два таланта, два полюса, две планеты. Их любовь — другим наука. М.П.: «Я живу ради него, так же как он — ради меня. Это необыкновенный человек с необыкновенным отношением ко мне. Сорок лет он со мной, и с каждым годом он становится все лучше и лучше. Иногда я говорю себе, что так не бывает. А оказывается, бывает. Но, может быть, только один раз на свете». Р.Щ.: «Наши отношения мне кажутся идеальными. Мы во всем помогаем друг другу. Однажды меня спросили, не мешает ли мне, что иногда меня воспринимают лишь в качестве мужа Майи Плисецкой. Я ответил, что не ощущал такой ситуации. Впрочем, был такой случай. Один очумелый балетоман все требовал, чтобы Майя Михайловна подписала ему фотографию, а ее не было в Москве, и я так рассердился, что расписался на ней: «Муж Майи Плисецкой». Он был шокирован, но потом, видно, решил, что, может, для коллекционера в этом есть своя прелесть». М.П.: «У него на Западе ситуация не проста. Эмигрировавшие из России мелкие завистники создали ему жуткий имидж советского чиновника от искусства. Ему поставили в вину, что он был председателем правления Союза композиторов РСФСР. Щедрин не был членом партии, и он согласился на эту должность лишь потому, что его попросил больной замученный Шостакович. Дело доходит до того, что эти завистники приходят и говорят: «Не играйте Щедрина. Нам нужна не музыка, а политика». Я, конечно, переживаю. Я знаю Щедрина как никто, это кристальной честности человек. Его жизнь чиста как стеклышко». К этому можно добавить, что познакомила Плисецкую с Щедриным легендарная Лиля Брик, подруга Маяковского, хозяйка самого знаменитого во все советские времена (Брик умерла в 1987 году) модного салона. Об их любви можно красиво сказать, что боги как бы раскинули над ними волшебный шатер, заслоняющий их от тревог и старости. Любовь и самопожертвование друг для друга создали им ореол верности и вечности между мужчиной и женщиной.
В январе 1998 года душевный покой великой балерины был нарушен публикациями в западной и российской прессе о том, что якобы в Израиле объявился плод тайной любви Майи Михайловны и некоего сотрудника КГБ, сопровождавшего балерину в поездках по свету. История эта, пока не закончившаяся, конечно, выглядит в высшей степени шокирующе, почти неправдоподобно. Балерина открещивается от «дочери», утверждая, что она никогда не рожала и не могла родить и в 1976 году, о чем доставила в соответствующую инстанцию медицинскую справку. Как говорится, тайна сия велика есть, и пусть в ней разбираются заинтересованные стороны. Мне кажется, что нынешняя пресса не может обходиться без такого рода открытий. Тем более когда это касается такой личности, как Майя Плисецкая. Некую навязчивую параллель я вижу здесь в другом: вся творческая жизнь одной из самых блистательных балерин XX века — загадка. Библейская печать. Тайна, которую вряд ли удастся когда-нибудь расшифровать и понять. Сверхчеловеческое доступно лишь богам. А мы, смертные, можем только восхищаться. И гордиться тем, что живем в одном веке с Майей Плисецкой.
2000
АЛЛА ДЕМИДОВА: «В ТЕАТРЕ И КИНО Я ИГРАЮ ВОЛЕВЫХ ЖЕНЩИН»
Она медленно развернула преподнесенную мною большую желтую розу, опустила ее в вазу, устроилась в кресле и, по-школьницки внутренне собравшись, точно на экзамене, дала понять, что готова к ответам. Спокойная, уверенная, умиротворенная. Тонкая, субтильная, с впалыми худыми щечками. И я еще раз подумал о том, откуда же в ней жизнь, характер, воля — она всегда мне казалась невесомым, почти воздушным существом, самой изящной (и в художническом, конечно, смысле) актрисой нашего тяжеловесного мельпоменова ведомства. В ее голове роятся яркие мысли, она пишет книги, она знает наизусть уйму стихотворных текстов, она дружит с такими же, как сама, умными людьми. В последнее время Алла Демидова, ведя уединенный образ жизни, редко принимает журналистов и больше пребывает за границами Отечества. Ходят слухи, что она чуть ли не разуверилась в ремесле и смысле всей своей жизни — театре. Впрочем, давно замечено, что одиночество, уход в себя и впрямь удел разочаровавшихся и разлюбивших.
В моем человеческом и эстетическом восприятии Алла Демидова всегда ассоциировалась с тремя метами — с любимовско-таганковской (брехто-вознесенской) поэзией, Владимиром Высоцким, с которым она состояла в особой дружбе, и с… эсеркой, непримиримой оппоненткой вождя большевиков в борьбе за власть Марией Спиридоновой, которую она блестяще сыграла когда-то в «Шестом июле».
– Ваша Мария Спиридонова видится мне в облике убиенной Галины Старовойтовой, такой же страстной, несокрушимой идеепоклонницы. Конечно, хотелось бы поговорить с вами о высоких изящных материях, но…
— Что ж, опасные на дворе времена, еще один серьезный сигнал. Женщина, погибшая за политику. Что касается знаменитой эсерки, то это верно — в театре и в кино я играю волевых женщин, неукротимые натуры. Зато в жизни, в быту я, знаете ли, молчалива, спокойна, неконфликтна. Но эти мои черты неинтересны в средствах искусства. Потому что лирических героинь много. Впрочем, быть может, я ошибаюсь и в том и в другом.
– Вы неконфликтны, но покинули родной театр, которому отдали тридцать лет. Почему же так вышло?
— Ответ и прост, и труден: родителей из дома не выселяют, а в самом споре между Любимовым и Губенко, между одной частью труппы и другой, нельзя занимать одну сторону и считать ее правой. Поэтому я как бы над схваткой. И я решила резко отойти от всего вчерашнего, и если вы спросите, что там, на Таганке, сегодня играют, я не отвечу. Я не посещала театр уже почти четыре года.
– Вы все всем простили?
— Ну что вы, такую высокую миссию — прощать или осуждать я на себя не возлагаю. И ни на кого не обижаюсь. Во мне нет чувства обиды, точнее, оно у меня как бы атрофировано. Конечно, я не каменная и все вижу, все помню и анализирую уже вдогонку О Таганке я много писала и сейчас пытаюсь на основе дневников сделать целую книгу, поэтому все больше понимаю, что же там происходило и как мы жили в те баснословные года. Понимаю и другое — я многого не видела, не замечала, не чувствовала недобрых взглядов в мою сторону А они были. Что же, думаю я нынче, люди, которые грешили против меня, они прежде всего грешили против себя, против своей души. Когда человек совершает плохой поступок, он совершает его прежде всего по отношению к себе. Это закон жизни, диалектика энергетического бумеранга. Сегодня весьма поверхностно освещается в печати конфликт Любимов — Эфрос — Губенко. Да и трудно его освещать на малой газетной площади. Хочется написать и об этом, но я решила, что пока не время.
И тут я почуял чье-то пушисто-рычащее прикосновение к моей опущенной руке. Инстинктивно отдернутое движение заметила собеседница:
— Осторожнее, этот рыжий кот может укусить. Десять лет назад мы подобрали его почти с помойки, с улицы, и в его памяти живут звериные инстинкты: «Меня не троньте, я — это мое».
