– Это звучит как: «Не троньте мою Таганку, это мое».
— Почему же? Трогайте. Только не утоните. И будьте справедливыми. И точными. Я думаю, что Театр драмы и комедии на Таганке, в который рвались, как на исповедь, тысячи и тысячи зрителей, стал переживать кризис уже в середине 70-х. Но его, по-видимому, не замечали. А со смертью Высоцкого под судьбою Таганки была подведена очень резкая черта. Началась трагедия: уехал Любимов, пришел Эфрос, умер Эфрос, театр возглавил Губенко (только ради того, чтобы сохранить место для Любимова).
Юрий Петрович же долго не возвращался в родной дом (точнее, его не возвращали), потом он приехал, и тут вышел конфликт с временщиком, разделение труппы, «пожар, и кровь, и гибельный конец» — и все это внешнее как бы заслонило начавшееся умирание прекрасного театра. Но, знаете ли, Юрий Петрович, слава богу, жив-здоров, и пока он будет живым-здоровым, с театром может быть всякое…
– Честно говоря, не думал уже в стомильонный раз тревожить прах Владимира Семеновича, но коль вы его упомянули и поскольку вы очень хорошо его знали, ответьте — что же все-таки такое Высоцкий сегодня: холодный памятник на Страстном бульваре или наш, конца XX века, живой современник?
— К сожалению, я замечаю, что все меньше людей помнят о нем. Как-то по телевидению я видела уличные опросы молодых людей о Высоцком, и показатель не радует: большинство попавших в кадр не слышало и не знает о нем или слышало когда-то, но забыло. В связи с юбилеем его пытались как-то раскрутить заново, но с тех пор он снова ушел в забвение.
– А почему, как вы думаете?
— И у нас, и на Западе появилось слишком много имен, подверженных раскрутке, тиражированию. И эти новые звезды поддерживает молодежь. Сегодня моду на искусство, на эстраду диктует улица, тусовки. Что же касается лично меня, то, конечно, Володя часть моей жизни и останется в ней навсегда. Из моей души, из души целого поколения людей его не выкинешь. И, мне думается, что он снова вернется. Такое в истории театра, литературы уже было. Вот сейчас я читаю о современниках Пушкина, и что же, один грамотный, образованный пишет другому: «Да, Пушкин хороший поэт, но неглубокий. Кстати, не слышали, говорят, его жена вышла замуж за Баратынского?» Вот вам штрих из нашего золотого века. Как бы двойной фокус, оптический обман, слухи. Многие современники Толстого и Достоевского не понимали этих великих писателей. Для оценки красоты, таланта нужно время. Еще раз вернусь к Высоцкому. Да, книг о нем понаписано много. И что же? Все однобоки, тенденциозны. Книга Марины Влади искренна, она нигде не лжет. Но она описала его только с одной стороны, которая была ей хорошо знакома. Я создала портрет Высоцкого-актера, конечно же, ограничивая себя. Кто-то с ним выпивал, кто-то встречал его на Дальнем Востоке… Вот сколько Высоцких.
– Я слышал о том, будто бы однажды в Париже перед спектаклем он был в таком состоянии, что не мог играть Гамлета, но благодаря фантастическим приемам физиотерапии, массажа, использования чудесного воздействия на организм финской сауны его вывели из нерабочего состояния и он вышел на сцену как огурчик. И спас славу и честь советского Министерства культуры. Было такое или нет?
— Было, но в Марселе, и не то, о чем вы говорите. Заканчивались наши гастроли, и Володя сорвался. Исчез вовсе. Да так, что его с трудом нашли. Из Парижа прилетела Марина. Дала ему снотворное. Вечером он должен был играть Гамлета. И мы уже репетировали на тот случай, если бы он не доиграл спектакль — все могло быть, даже самое трагическое. Закулисное помещение было крошечным, и единственную гримерку дали мне. И вот Володя между сценами прибегал в эту комнатушку, и его рвало кусками крови. Именно кусками, сгустками. Марина, плача, в ореоле своих пышных длинных волос, сидела рядом и все это наблюдала. И Высоцкий играл в тот вечер гениально.
– Несмотря на…
— Именно «благодаря» этим страшным кровавым кускам. Он играл как бы на краю пропасти. Из последних человеческих сил. И понимал это. Такого Гамлета больше не было. Даже перед «последней» Володиной смертью.
– Смерть, на краю пропасти, кровь… Сегодня эти слова особенно касаются искусства. Кажется, рядом с вами в этом доме заживо сгорела талантливая актриса Елена Майорова.
— Не совсем точно, она жила в доме возле служебного входа в театр Моссовета. Уже объятая пламенем, она вбежала в служебный вход театра, и дежурившие старушки, закрутив ее в ковер, вызвали «скорую помощь». Кошмарный случай.
– Вы живете в доме с историей. Главная улица Москвы, сколько здесь сгорело судеб, какие личности ушли в небытие. Вы любопытствовали, кто, скажем, до вас занимал эту прекрасную квартиру? Привидения, фантомы не мучают?
— Конечно, интересовалась: один из сталинских дипломатов, посол. А за стенкой вот уж и впрямь фантом — любовница одного из самых жутких персонажей XX века. Даже вымолвить страшно.
– Никогда не забуду, как десять лет назад в зале «Россия» вы впервые публично читали «Реквием» Анны Ахматовой, трагический документ той эпохи.
— Да, зал был полон. Мы тогда решили собрать деньги на реставрацию храма у Никитских ворот, где венчался Пушкин. Мы — это Спиваков, Володя Васильев, другие. И решили организовать премьеру премьер. Впервые, кажется, тогда публично произнесли само слово «благотворительность». Как много утекло с той поры.
– Алла Сергеевна, не боитесь суда будущего над вашим творчеством? Как не боялась его Ахматова или тот же Высоцкий?
— Если откровенно, то я особенно-то и не ощущаю себя в искусстве. Так что чего мне бояться? По молодости лет мне ужасно хотелось играть, я плакала, когда не давали роли, не утверждали в фильме. С годами голод проходил, я помудрела и поняла, что есть-таки человеческая судьба. И характер. Вот и дается этому характеру шанс. И этот шанс можно использовать, а можно и пропустить. И я подумала про себя: характер у меня сильный и, если судьба что-нибудь подкинет, я непременно воспользуюсь. Не упущу. И с тех пор ничего не боюсь. Я ушла из Таганки, организовала свой театр, много пробыла за границей. Я работала на износ. И устала. Устала ездить, устала входить в чужую реальность, в чужую душу. Ведь себя я никогда не играла. И я решила все бросить, бросить театр. И с этим решением мне стало как-то спокойнее. Отказалась этим летом от всех гастролей, правда, ситуация совпала с обострением болезни. Со мной случаются рецидивы закостенелого недуга. Быть может, отчасти поэтому я и стала фаталисткой. И вдруг Анатолий Васильев обращается ко мне с просьбой выручить его в спектакле «Дон Гуан», который он должен отвезти во Францию. И я с ходу ввожусь сейчас в роль — не хватило у меня сил отказаться. Так что 5 декабря уезжаю снова на месяц в Париж.
– Что такое для вас Париж? Наверное, банальный уже «праздник, который всегда с тобой»?
— Вы знаете, раньше я растягивала все приглашения: месячное — на два, трехмесячное — на четыре. А сейчас вот поеду и, наверное, буду рваться скорее в Москву. С возрастом нас тянет домой. В свою нору.
– Кстати, еще одна недавняя потеря — Жан Марэ. Вы ведь были знакомы?
