– Вы знаете о том, что ваши романы в России бешено популярны?
– Да, узнала недавно. И очень рада. Только пусть хоть через раз не забывают присылать мне денег. Иногда они бывают необходимы. (Саган смеется мелким, заразительным смешком.) Я люблю русских, русский характер. Моя прабабушка со стороны отца была русская, из-под Петербурга. Мой характер пронизывает азарт. И мне говорили, что в этом моя русскость, и этот аргумент я использую, чтобы извинить свою слабость.
– Это банально, но прошу вспомнить (наверное, в тысячный для вас раз), как вы начинали в литературе, как была написана первая повесть. Ведь именно она создала вам мировую славу.
– Тогда я училась в Сорбонне и провалила экзаменационную сессию. Было лето, и я осталась с отцом в Париже. Чем заняться? И я решила что-то такое написать. К осени повесть была готова. Я сама отнесла рукопись к издателю, который быстро ее напечатал. Ну и все завертелось… Вот так неожиданно я стала писателем. В четырнадцать лет, читая Стендаля, Бальзака, русских классиков, я уже мечтала только об одном – о литературе. И, тем не менее, увидев свою вещь напечатанной, я поразилась.
– Чем, самим фактом публикации?
– Да! Ну и сразу же реакцией читателей, критиков. Разразился гигантский скандал, потому что впервые во французской словесности описана девушка, которая занимается любовью с молодым парнем и не беременеет. Полагалось, что после этого она непременно должна быть наказанной за свой грех. В книге же этого не произошло, вот и вышел скандал. В то время, в середине пятидесятых годов, плотская любовь в литературе была во Франции запрещена. Поразительно, как меняются нравы, ведь сегодня в такой же степени она является обязательной. И чем откровеннее, тем «рыночнее».
С тех пор литература стала страстью моей жизни. Что же кроме? Люди, природа, игра…
– А деньги? Вы наверное богаты?
– Я люблю деньги, которые мне хорошо служат, но я для них плохой хозяин. Деньги всегда сопровождают мою работу, мою жизнь, мою игру.
…С той давней поры прошло много лет. Но помнится и видится все точно в подробном сне: склонившаяся над карточным столом пшеничная голова и огромные, впившиеся в полуприкрытый веер карт темно-карие глаза крупноносой женщины. Преферанс и рулетка были страстью всей ее жизни. Довиль, богемная Мекка Франции, средоточие праздности утомленных солнцем юга, прохлада Атлантики…
Франсуаза устала. Но держится, не подает вида. В глазах пожухлость. Я знаю, что проигранных денег ей нисколько не жаль. Они текли сквозь пальцы всю ее жизнь – гонорары за книги, экранизации, интервью. И выигрыши, выигрыши… Когда-то, много лет назад, она пришла в казино и выиграла огромную сумму – 8 миллионов франков. А утром на эти деньги купила прекрасный старинный дом. С тенью Сары Бернар, которая полвека назад гостевала у его хозяев.
Особняк в Нормандии заложила за долги
Большего выигрыша, чем подвалил ей многие годы назад, 8 миллионов франков, никогда не случалось, а «мелкие», сотеннотысячные, сопутствовали Саган всегда. Несмотря на астрономическое для Франции количество экземпляров ее книг, исчисляемое полумиллионными тиражами, денег стало не хватать. Писательница залезла в долги, рассталась с дорогим «Ягуаром», с одним из загородных домов, редкими вещами. Особняк в Нормандии заложен. Приезжая в Париж из родительского дома в провинции, Франсуаза останавливается в гостинице. Две моих встречи с Саган проходили по адресу Шерш-Миди, 91, в квартире, которую она сняла после очередного проживания в гостиничных номерах. На первом этаже были гостиная, кабинет помощницы, кухня и сад, на втором писательница творила. Говорят, что именно по этому адресу, в этой же квартире подруга президента Французской республики устраивала с ним тайные встречи. Миттеран тосковал по обществу раскованной, гостеприимной и умной собеседницы. Превращаясь в хозяйку, мадам Саган угощала гостя, тонкого гурмана-аристократа, обычной домашней едой: без свидетелей готовила жаркое, утку с апельсинами и варила ароматный кофе. О политике не говорили. Вот что такое Франсуаза Саган: первое лицо страны искало встречи с этой удивительной женщиной, выкраивая из плотного рабочего графика часок для приятного рандеву.
– Скажите, романы, книги – это ваша жизнь или чужая? До встречи с вами мне казалось, что ваша.
– Это не моя жизнь, это не жизнь других, это плод воображения. Пока воображение работает, все будет в порядке. Как только оно перестанет генерировать, кончится все. Для меня кончится моя жизнь.
– А как случилось, что в одном из ваших сочинений вы вдруг стали переписываться с Сарой Бернар? Вы что, копались в архивах? Мне кажется, такое занятие не для вашей усидчивости.
– Да, вы правы, я лентяйка. Но моя леность и движет замыслами. Чем больше я пребываю в бездействии, тем сильнее я рвусь к столу, к бумаге. Что касается Бернар, то это фиктивная переписка, основанная, однако, на биографии великой актрисы. Когда пишешь исторический роман, тебя ограничивают какие-то факты, которые сужают пределы воображения. Ибо всегда найдутся люди, которые скажут: а вот здесь не так и вот тут не эдак.
– Поэтому лучше фантазия?
– Да.
– Ну и ловко же вы выкрутились, мадам Саган. А почему все-таки Сара Бернар?
– Бернар – одна из немногих женщин, которая легко прожила свою жизнь. Жизнь, не закончившуюся в бедности, в приюте для сирых. Сара Бернар не была наказана за то, что бурно, красиво прожила отпущенное Богом. Вы, кстати, знаете, что она была страстным игроком? И денег не считала.
– Знаю. Знаю и о том, что однажды Сара продула за вечер более ста тысяч франков, огромную по тем временам сумму… Хочу спросить вас: несмотря на какие-то страшные слухи о вас, вы все-таки счастливы в этой жизни?
– Да, вполне… Надо, впрочем, постучать по сухому дереву, чтобы не сглазить. Ну, конечно, я была и на щите, и со щитом, всякое бывало. Ведь можно иметь тираж книги в полмиллиона, но достаточно влюбиться в какого-нибудь кретина и страдать, страдать…
– Здесь, в Париже, я встречался с Анри Труайя. Вы знаете, наверное, что он русского происхождения, его фамилия Тарасов. Он, член Академии «бессмертных», говорил мне, что вам предлагали вступить в этот литературный ареопаг, но вы капризничаете. Почему? Или и в этом обнаруживается ваш нетерпимый характер?
– Да, предлагали, и да, я отказалась. Почему? Во-первых, все они старые, эти академики, во-вторых, все они правые. Это, знаете ли, склероз какой-то, мертвечина. Некрасиво, быть может, так говорить, но тем не менее… И, кроме того, там нет ни одного писателя, которым бы я восхищалась. Нет и не было. Многие выдающиеся писатели Франции не состояли в Академии. И мне туда не хочется! Я бы разочаровала многих друзей, поклонников, если бы вошла туда, ведь они считают меня свободным человеком. Конечно, член Академии «бессмертных» получает большие деньги, он пользуется многими привилегиями. Он защищен во всем, даже полиция не может к нему подойти… Но… все равно я не хочу…
