– Уже много лет я мало с кем общаюсь. У меня свои привязанности. Напротив живет Игорь Кваша, с ним и с его женой у меня добрые отношения.
– Завидую Игорю Владимировичу. Вы, ему, наверняка, не один раз рассказывали о знаменитостях XX века, с коими приходилось общаться. О Мэри Пикфорд, например, – одной из самых легендарных американских актрис.
– Да, Пикфорд была и впрямь феноменально популярна в 20—30-е годы. А познакомилась я с ней, когда она приехала в Россию вместе с не менее известным в те годы актером Дугласом Фэрбенксом. Я тогда играла в немом кино. Как раз во время визита американских звезд я снималась с Игорем Ильинским в одной ленте, и «Межрабфильм» организовал фотосъемку для плаката, на котором мы вчетвером и изображены. Приезд голливудских звезд вызвал в Москве невероятный ажиотаж. Гости посетили кинофабрику, и на большом приеме Мэри Пикфорд в качестве подарка преподнесли мой кокошник, в котором я тогда только что отснялась в фильме «Победа женщины».
«Глаза погублены на съемках»
– Анеля Алексеевна, «немое кино» – это такое далекое прошлое для нас. Кино без звука и цвета. Ускоренные, вызывающие смех телодвижения актеров… Но ведь немое кино – это эпоха в искусстве, без него не было бы нынешнего любимого нами кинематографа. Не так ли?
– Сказать вам, что такое немое кино? Я благодарна судьбе, связавшей меня с киноискусством. Но сегодня я очень страдаю из-за слепоты. Вы, наверное, заметили, что в моем возрасте я сохранила зубы, но зрение было выжжено на съемках за те шесть лет, которые отданы карьере киноактрисы. Глаза были погублены, потому что для сохранения нашего здоровья не принималось никаких мер. Примитивная техника, ослепительный свет направлялся прямо в зрачки. Приходилось сниматься в страшной духоте и при слепящем освещении.
А попала я в кино следующим образом. Отучившись три года в школе-студии Юрия Завадского, я была приглашена сниматься режиссером Желябужским, приемным сыном Горького. На съемках познакомилась со всем цветом тогдашнего кино: Пудовкиным, Оцепом, Алейниковым, Райзманом… Ленты делались на студии, расположенной в районе нынешней гостиницы «Советской», в те времена ресторана «Яр». Тогдашние молодые гении жили на дачах в живописном Петровском парке. И первая моя работа с прекрасным режиссером Желябужским имела ошеломляющий успех. В картине «Победа женщины» по тексту великого писателя Лескова я снималась вместе с Серафимой Бирман, позже актрисой театра Ленинского комсомола, и артисткой Найденовой из Малого театра. Меня взяли на роль Марфиньки. Во время съемок случилось непредвиденное. На фабрике начался пожар. Безжалостный огонь сгубил и пробы, и первые кадры. Когда огонь перекинулся на другие здания студии, актеры бежали, а я была в кокошнике, в сарафане, и в таком виде меня привезли домой на Остоженку.
Сгорели многие мои вещи, но самое страшное – погибла пленка, и я поставила крест на себе как киноактрисе. Но вдруг через три месяца раздался звонок из «Межрабфильма»: съемки возобновляются, а помещение получено в «Яре». «Победа женщины», которую мы досняли, принесла мне огромную популярность. Афиши с моим изображением были расклеены буквально по всей стране. Одна из афиш усилиями геологов-альпинистов даже попала на труднодоступную горную вершину.
«Роман» с Маяковским
– Молва приписывает вам роман с Маяковским. В это можно поверить. Кстати, думаю, на земле не осталось людей, лично знавших великого поэта.
– И впрямь молва приписывает. На самом деле, как говорится, между нами ничего особенного не было. Да, Владимир Владимирович обращал внимание на красивых девушек, и девушки не могли пройти равнодушно мимо этого высокого, по-своему красивого, остроумного человека. Познакомились мы в Хосте, куда я приехала вместе с сестрой Софьей летом 1929 года и поселилась в санатории, где уже отдыхали балерины Большого театра. Маяковский заходил ко мне, приглашал покататься на лодке. Я не отказывалась, хотя рядом находилась его любовь – Вероника Полонская. Кроме того, поговаривали, что у него был серьезный роман с балериной Ильюшенко. Маяковский мне почему-то запомнился бегающим по берегу в больших черных трусах. Полонская заплывала далеко в море, и Владимир Владимирович волновался за нее, а сам плавал, по-видимому, неважно.
Вообще хостинские воспоминания остались в моей памяти очень яркими. Во многом из-за Маяковского. Ведь о нем невозможно говорить – «был». Он как бы всегда рядом. Прошло более полувека, но те солнечные дни, проведенные в Хосте с Маяковским, для меня – тоже сегодня.
…Хоста – зелено-голубая, залитая светом, молодая трава на главных улицах. Одноэтажные дачки, деревянные домики, и мы – загорелые, неистощимо и беспричинно счастливые. Это ведь первый в жизни выезд к Черному морю, на юг! Веселая таборная жизнь! Совсем юные танцовщицы Ильюшенко и Никитина; на весь Союз уже известный своим дебютом в «Красном маке» загорелый, изящный Асаф Мессерер; Саша Царман, сочетающий искусство балета с искусством фотографии.
Сегодня у нас в гостях Маяковский. Вечером мы идем на его концерт, а пока тащим завернутый в мохнатое полотенце к нам на дачу гигантский арбуз, с треском разламываем его, едим, слушаем Владимира Владимировича и без конца смеемся. Он в ударе, острит, читает стихи…
Саша Царман снимает нас. Мы, меряясь ростом с Владимиром Владимировичем, долго стоим на солнцепеке, ожидая пока щелкнет затвор аппарата…
Владимир Владимирович выступает. Жара. Он на маленькой сценке. Медленно снимает пиджак, потом галстук, вешает на спинку стула, отпивает глоток воды из складного стаканчика. «Елена Михайловна Ильюшенко, – начинает он неожиданно эмоционально, обращаясь к публике, – встретив меня в Сочи, удивилась: „Как, вы собираетесь выступить в Хосте, в этой дыре?“ Я ей ответил, что для меня нет глухой провинции и заштатных мест. Для меня важен слушатель в зале».
Поэт читает. Льются его стихи, чеканятся рифмы – грозные, нежные, острые и беспощадные. Гремит бас Маяковского. Велика власть его над людьми.
В один из следующих дней поэт заезжает за нами из Сочи по дороге в Гагры и везет на свой концерт. Он слегка сосредоточен, но юмор и розыгрыши присутствуют и в этом нашем путешествии. Он покупает целую пачку открыток с моими фотографиями (они продавались в фотосерии артистов кино) и многозначительно и торжественно преподносит их прохожим. По дороге останавливает машину и дарит мои фотографии встречному пастуху. В машине Маяковский, Асаф Мессерер, моя сестра-студентка и я. Владимир Владимирович острит, сравнивая наши глаза – мои и сестры. Ведь я уже снимаюсь в кино, слегка гримируюсь и чувствую себя немножко «звездой». Владимир Владимирович шутит: «У вас глаза в мировом масштабе, у Софочки – в советском, поэтому она мне больше нравится». В компенсацию за обиду дарит мне свою книжку с надписью «Анеличке».
Вечером в Гаграх, как всегда входя в необычайно тесный контакт со зрителями, остря и пререкаясь, он затевает с кем-то, недовольным программой концерта, конфликт. Тот бурчит: «Я деньги за билеты платил, могу выражать свои желания». Владимир Владимирович начинает выворачивать карманы своих брюк и, вытаскивая смятые деньги, протягивает их через рампу.
