«Никто из нас дороги не осилил,
Да и была ль она, дорога, впереди?
Прости меня, свобода и Россия.
Не одолел я целого пути».
Меня очень поразили эти строки, эти слова, которые касаются любого из нас. И еще: «Не мы повинны в том, что половинны». Этот вопрос – кто повинен в том, что мы половинны? – будет висеть не только над интеллигенцией, а останется обжигающим, быть может, главным вопросом для всех думающих людей нашей великой страны.
Руководитель Агентства по печати и массовым коммуникациям Михаил Сеславинский:
– Дорогая Зоя Борисовна, дорогие друзья, если мы посмотрим на свою любимую книжную полку, то у каждого из нас взгляд наткнется на сборник стихов Андрея Вознесенского. Любители поэзии моего поколения знают книги Вознесенского, которые выходили 100-тысячным тиражом и мгновенно становились дефицитными. И вместе с поэтом сотни тысяч, миллионы людей, с одной стороны, говорили: «Тишины хочу, тишины, нервы, что ли, обожжены?», а с другой стороны, смотрели на мир его широко открытыми, немножко удивленными глазами, поражаясь прелести и радости этого мира. Но вместе с поэтом вели спор о «черном вороне».
Его стихи навсегда останутся для нас наукой жизни. Спасибо тебе, Андрей Андреевич, за это!
Художественный руководитель MXAT имени Чехова Олег Табаков:
– Надежда, которая родилась у нас после смерти Сталина, говорила для меня голосом Андрея Вознесенского. Голосом, который был непривычно даже для вольнолюбивых раскованным, свободным. Время, прожитая жизнь для меня, и думаю, для многих, пронизаны его поэзией. И прощание с ним – это как прощание с родиной. И уход его – это как будто ты лишаешься чего-то главного, большого. Но надо терпеть, надо продолжать любить…
У Андрея было редкое свойство – он умел удивляться таланту других. Сколько отпущено нам, столько мы будем его любить…
Поэт Юрий Кублановский:
– Весной 1963 года буквально ошеломленный тем позорным судилищем над культурой, который учинил Хрущев, я, еще пацан, рванул в Москву из Рыбинска, где тогда жил, чтобы найти Вознесенского. Я хотел ему сказать, что провинция его поддерживает. Как сейчас помню: сырое зимнее утро, Савеловский вокзал. Пошел в справочное бюро и даже помню, как выглядела квитанция с адресом Андрея Вознесенского: Верхняя Красносельская, дом 45, квартира 45. Я, наверное, единственный, кто еще помнит телефон, который там был у Андрея: 1-96-46. А у меня в Рыбинске был телефон 1-96, и я подумал, что это добрый знак. Звоню, дверь открывает сам поэт. Так завязалась наша дружба.
Не так много стихотворений, которые сопровождают человека в течение всей его жизни. Стихотворение Вознесенского «Осень в Сигулде» для меня одно из таких. Помните, какое поразительное начало:
Свисаю с вагонной площадки,
прощайте,
леса мои сбросили кроны,
пусты они и грустны,
как ящик с аккордеона,
а музыку – унесли…
Доктор Леонид Рошаль:
– Совсем недавно мы вместе гуляли по Парижу, о многом говорили. Конечно, Андрей был болен, и очень болен. Ему трудно было ходить, ему трудно было говорить, но глаза горели ярким и живым светом. Он очень четко понимал, что происходит с ним и что происходит вокруг… Да, от нас ушел великий человек, великий поэт. Одни его стихи доступны каждому, над другими надо думать, вникать в их смысл. Но и те, и другие о вечной жизни на Земле.
Потеря невосполнима. Я тебя никогда не забуду. И, к сожалению, никогда не увижу, Андрей.
Режиссер Марлен Хуциев:
– Когда думаешь о жизни, приходишь к выводу, что «на свете счастья нет». Но мгновения счастья все же бывают. Я испытывал эти мгновения, когда общался с Андреем Вознесенским лично или когда слушал его стихи…
Я оказался в том самом зале, где руководитель страны истерически прерывал выступление поэта. Чтобы остановить ор Хрущева, Вознесенский произнес: «Я, пожалуй, прочту свои стихи». Закончив чтение, поэт не услышал аплодисментов, в зале стояла абсолютная тишина. Это было ужасно, я готов был провалиться сквозь землю.
Новые поколения сегодня могут не знать, кто такой Хрущев, а имя поэта Андрея Вознесенского стоит в череде величайших поэтов двадцатого века.
Секретарь правления Московской писательской организации Евгений Сидоров:
– Дорогая Зоя Борисовна, приношу свои соболезнования по поводу кончины Андрея Андреевича Вознесенского. Я уверен совершенно твердо, что гражданский подвиг Вознесенского заключен в служении русскому слову. В этом зале не случайно вспоминали Хлебникова, ведь Вознесенскому выпала доля возродить лучшие традиции футуристического стиха, которые были забыты в 30-е, 40-е, 50-е годы и ушли куда-то далеко-далеко. А между тем, этот стих, звенящий, фонетически мягкий, своим звучанием нес в себе правду. Правда в звучании – вот в чем сила поэта. Истинный поэт не может работать лозунгами, статьями. Он настоящий гражданин, когда пишет прекрасные, ни на чьи не похожие стихи. Вознесенский настоящий мастер. И прощаясь с ним, хочу сказать, переиначив стихи Маяковского на смерть Есенина: «Здесь мастер умер, а не подмастерье».
Вознесенский был настоящим мастером русского стиха. Хотя может казаться, что он в какой-то мере космополитичен, – народность его поэзии, его удивительный русский стиль потрясают. Он очень русский поэт. Его голос совершенно неповторим. Какое огромное горе, что мы потеряли Андрея Вознесенского.
Поэт Евгений Рейн:
– Дорогие друзья, ушел на покой человек, который больше полувека был очеловеченной метафорой нашей поэзии. Блок был музыкальной волной русской поэзии, Хлебников ее подспудным корневым словарем. Но меняются времена, и, может быть, во второй половине XX века метафора была важнее всего, и Вознесенский принял на себя эту грандиозную миссию – стать поэтом метафоры. Он был и кометой нашей поэзии, и ее пульсаром, полвека извергавшим мощную энергию. Даже на других концах поля русской поэзии, где, может быть, Вознесенский не очень приветствовался, эта энергия, этот магнетизм неизменно чувствовались. Он намагничивал, как мощный мотор. Я бы сравнил этот мотор с железными опилками, которые определенным узором располагаются в силовом поле. Может быть, Андрей так много отдал энергии слову, поэзии, что ему не хватило физической, биологической энергии для себя. Он долго болел, но, как мне кажется, писал все лучше, сильнее. В его последних стихах ощущается какая-то следующая по высоте творческая ступень.
Замечательный человек и уникальный поэт, он вместил в себя все требования времени, весь чудовищный многообещающий и многоотменяющий, разочаровывающий век. Вознесенский сделал все, что мог, и ушел на вечный покой, навсегда оставшись в русской поэзии, в русской культуре. Да будет земля ему пухом.
Писатель Виктор Ерофеев:
– У нас в стране поэзия – наша единственная защита, больше защитников нет. И сегодня мы прощаемся с человеком, который был нашим защитником весь свой творческий век. Вознесенский был гением, и он знал об этом, и об этом сказал. И чем больше он это знал, тем было страшнее за него. Гении требуют от себя предельной откровенности. А значит, поэт такого масштаба, как Вознесенский, беззащитен.
