– Возникало. Во втором классе. Но меня как будто что-то встряхнуло, я поняла, что писать надо или гениально, как папа, или совсем не писать. А какая во мне гениальность?! Я обыкновенный человек.
Кстати, вы спросили о моей фамилии, так вот у меня был период, когда вообще не хотелось называть свою фамилию в компании, на людях. Я это хорошо помню. Становилось обидно, что, узнав известную фамилию, к тебе начинали относиться по-другому. Вот тогда-то я и решила, что сама начну писать стихи и стану известной. Но, увы, я поняла, что поэтом мне не быть… Это все детское…
– Как вы выбирали профессию? Близкие вам что-либо советовали?
– Со мной все всегда боролись, потому что я не очень любила учиться. Папа же к этому относился спокойно, он понимал, что путь в жизни нужно выбирать самой. И живя в Америке, я выбрала, наверное, не самую престижную профессию – освоила ремесло бизнес-администратора.
Папа же очень хотел, чтобы я работала на телевидении. Это было его настоящей мечтой… Однажды, уже больной, он позвонил мне. К тому времени у него почти совсем пропал голос, правда, случалось так, что неожиданно и ненадолго голос возвращался. И вот я его слышу… Тут же набрала маму и плача от радости закричала: «Я только что разговаривала с папой, к нему вернулся голос…» Так вот папа тогда сообщил, что нашел для меня работу на американском телевидении: «Я нашел, получилось, им нужна ведущая!»
Но, к сожалению, потом оказалось, что эта ведущая должна была жить в России, а передачу делать об Америке. Увы, мне это не подходило: у меня в то время уже родился Франческо, да и с мамой не хотелось расставаться.
– Отец беспокоился о вашем будущем, хотел, чтобы вы выбрали интересную профессию…
– Ему хотелось, чтобы у меня была увлекательная работа, любимое дело, чтобы моя работа была связана с искусством, творчеством…
А еще, может быть, чтобы меня узнали, узнавали. В тот период я работала в ресторане, и папа понимал, что это нелегко. Наверное, он меня жалел. Но я зарабатывала на жизнь своим трудом, как все студенты в Америке, работала официанткой, не стесняясь обслуживать людей. Еще раньше он волновался, что если я не получу конкретной профессии, то, выйдя замуж, буду просто сидеть дома. «Ты сойдешь с ума, сидя дома с ребенком», – повторял он, зная мой характер. Чувствовал, что сидеть без дела я не смогу. Так и вышло. Родив сына, я не долго пробыла дома, вскоре с удовольствием пошла работать. А воспоминание о том, что, уже уходя от нас, отец заботился обо мне, думал о моем будущем, останется со мной навсегда.
Я в принципе неплохо рисовала. Какое-то время брала уроки. Первые рисунки дарила отцу. Помню, когда ему понравился какой-то мой рисунок, он повел меня к Зурабу Церетели и сказал: «Арина так классно рисует, мне кажется, ей нужно учиться дальше…» Приветливый Зураб согласно кивал головой. Но этот визит к мэтру не изменил мою судьбу. Вскоре я снова уехала в Америку, к маме.
– Часто родители давят на ребенка: выбирай такую профессию, чтобы не было за тебя стыдно…
– Нет, он не из таких отцов, он просто пытался направить дочь на какую-то стезю. Бабушка, дедуля советовали, могли на чем-то настаивать. Папа же в этом вопросе был более нейтральным, он никогда не нажимал, хотя я чувствовала, что он беспокоится за меня. А волновался по поводу моей профессии, потому что, видимо, понимал, что я сама хочу чего-то большего в жизни, чем в данный момент у меня получается. Папа оставался тем человеком, который сказал ребенку: «Тройка, ну что ж, ты все равно умнее и лучше всех». Я думаю, он меня очень понимал. Мы были близки по духу, папа не раз это подчеркивал.
Еще папа старался оберегать меня от каких-то опасностей. С подружками я часто ездила в дома отдыха, и там, где у него была возможность, он просил заботиться обо мне. Однажды мне передали его слова: «Пожалуйста, сделайте все по самому высшему классу, я привез вам свое СЕРДЦЕ». Мне было тогда шестнадцать.
– Живя в Америке, вы ощущаете себя Вознесенской, дочерью знаменитого поэта, которого, кстати, первым из советских поэтов в 1972 году избрала своим почетным членом Американская Академия искусства и литературы?
– Сама себя я всегда ощущаю его дочерью, но в Америке никто не реагирует на мою фамилию. Поначалу это меня расстраивало, потом привыкла. Мне даже говорили: «У вас фамилия такая длинная, ее произнести никто не может». А я думала: «Боже мой, если бы вы знали, что у меня за фамилия». Ведь помимо того, что это фамилия великого поэта, в ней заложено понятие святого Вознесения…
Кстати, скажу вот о чем. Многим могло казаться, что папа был неверующим человеком. Это не так. Он был верующим, и в стихах это видно.
У меня хранился его крестильный крест. Папа отдал мне его за два года до смерти. А на отпевании (он этого хотел, и слава Богу), я передала дорогую мне реликвию батюшке, и тот надел папе крест, с которым его похоронили.
Когда папа лежал в больнице на Мичуринском, я приезжала к нему каждый день. Там есть маленькая часовня, вокруг нее мы и ходили. Сидели на лавочке, что-то обсуждали. Мне казалось, что в папе открылось какое-то второе дыхание. Но, конечно же, ему было очень тяжело. Мы зашли в часовню, и батюшка причастил папу и помазал. Я была очень рада, что это произошло. Хотя отец не был воцерковленным человеком, я знаю, что и для него это стало важно, особенно в конце жизни.
– Религиозные, божественные мотивы просматриваются во многих стихах Вознесенского. Конечно, это неспроста: он не мог не чувствовать своих корней – ведь его прапрадед Андрей Полисадов был архимандритом, настоятелем Благовещенского монастыря в Муроме. Вы, конечно, об этом знаете.
– Безусловно…
А возвращаясь к американцам, хочу сказать, что, конечно, там есть люди, которые хорошо знают творчество
Вознесенского. Но в целом, повторю то, что всем известно: они – не читающая нация. А мне хочется, чтобы в Америке читали папу, может быть, я что-нибудь смогу для этого сделать… Идей много.
– Какие, например?
– Ну, сначала переиздать то, что уже выходило на английском. Хотя я представляю, как тяжело переводить Вознесенского, это вообще, по-моему, нереально. Но очень хочется, чтобы как можно больше людей в разных странах читали его стихи. Мы все заинтересованы в том, чтобы Вознесенского знали и помнили. Ведь таких поэтов в мире немного…
– В последнее время вышли новые издания его книг. Выпущено собрание сочинений в семи томах.
– Да, у меня есть все.
– Почему бы вам не издать сборник стихов отца, который вы сами составите? Книгу можно издать и у нас, и в Америке. Это может звучать примерно так: «Стихи Андрея Вознесенского. Составитель Арина Вознесенская».
– Спасибо, очень хорошая идея.
– Когда вы повзрослели, он интересовался вашей личной жизнью? Спрашивал, с кем дружите, общаетесь?
– Папа никогда не читал нотаций, не говорил, с кем встречаться, а с кем нет. Ни в каком возрасте. Как-то спросил: «Ну, кто там у тебя?» Я ему говорю: «Вот есть бойфренд в Америке». А он: «Ну это в Америке, а здесь-то кто?» Но почему-то, когда я забеременела, я боялась сказать ему об этом. Не знаю почему. Точнее, не боялась, а просто нервничала, волновалась… Маме я сообщила сразу, потом узнали бабушка и дедушка. Наконец позвонила папе. Он сразу спросил: «А кто – мальчик или девочка?» Говорю: «Папуль, еще не известно». Потом он звонил каждую неделю и спрашивал: ну кто, мальчик или девочка? И узнав, что мальчик, обрадовался: «Ну, слава Богу». Хотя мама говорила, что, когда она была мной беременна, он хотел девочку. Будто бы объяснял, почему не мальчика: «Мало ли что придет ему в голову, еще стихи начнет писать».
