Манфред… Мать честная! Не очень-то французское у тракториста имя. Но до чего впечатляющее! И неописуемо ему подходит!
– Я только спросил мадам, не нужно ли ей помочь, – с самым равнодушным видом ответил Манфред крестному.
– И что ответила тебе мадемуазель? – хохотнул Жоффрей, и Алёна послала ему самый признательный на свете взор. – Что твоя помощь не требуется? Да, Манфред, тебе придется смириться с тем, что belle dame все делает сама. Крыльцо выложить плиткой – сама, плющ ободрать – сама, в Нуайер сбегать за продуктами – сама… Амазонка, ну что еще скажешь, истинная амазонка! Есть ли что-нибудь на свете, чего вы не умеете, Элен?
– Вы отлично знаете, что я не умею водить машину, – засмеялась в ответ Алёна. – Прошу меня извинить, господа, не могу ли я попросить вас уйти? Понимаете, спускаться отсюда довольно трудно, зрелище может оказаться не очень эстетичным, а я слишком дорожу вашим восхищением, Жоффрей, и вашим, мсье…
Вместо того чтобы воспользоваться моментом и представиться даме, Манфред только молча кивнул, развернулся и, не прощаясь, торопливо зашагал по улице, через несколько шагов скрывшись за поворотом.
– Вот невежа! – развел руками Жоффрей. – Всегда таким нелюдимым был, с самого детства… Элен, вы уверены, что вам не нужна помощь?
– Совершенно уверена! – пылко воскликнула Алёна.
Ну хорошо, – кивнул Жоффрей. – Я, собственно, зашел пригласить вас и Марин завтра часов в шесть на аперитив. Передадите ей? С девочками, конечно. Ратафью мы им не дадим, но отличный виноградный сок найдется!
И он подмигнул Алёне, а Алёна подмигнула ему – как она надеялась, с должным количеством энтузиазма. Аперитив, гости, пирушка… Вот классно! Но сейчас ей хотелось одного: чтобы Жоффей поскорей ушел.
Наконец мужчина удалился. Оглядевшись, Алёна подождала, пока мимо проедет зеленый «джип» и еще парочка разнокалиберных авто, потом переждала пробежку ватаги местных юнцов, любезно предложивших ей помощь (во Франции все, даже дети, как-то ошеломляюще любезны!), и, не обнаружив в поле своего зрения более никаких соглядатаев, покрепче замотала банку в тряпку, потом обернула ворохом плетей плюща и кинула находку вниз, стараясь попасть не на каменные плиты террасы, а на розовый куст, притулившийся под стеной дома. Трюк удался, и оглушительного грохота разбитого стекла не последовало. Банка осталась целой.
Облегченно вздохнув, Алёна слетела с высоты, как перышко, подхваченное ветром, даже забыв хоть немножко побояться высоты, подхватила сверток и с хищным видом уволокла его наверх, в свою спальню, умудрившись остаться не замеченной Мариной и девочками, которые сидели перед телевизором и восхищенно внимали приключениям Артура в стране минипутов.
В самом деле классный фильм, немудрено заглядеться так, что ничего вокруг себя не заметишь.
Из дневника Николь Жерарди, 1767 год, Париж
«Вы слышали? У мадам Ивонн теперь всегда девочки. Такие душки невинные, такие лапочки! Особенно одна была – я ее забыть не могу. Волосы черные, глазки ясные такие, носик – ну просто поэма, а не носик! Грудки – о mon Dieu, умереть можно! Сразу оживает то, что я считал давно умершим, пробуждается то, что спало много лет. Ее зовут Лилу. Птичка моя, девочка моя Лилу! Ножки стиснула, лежит, не шелохнется, только плачет… И умоляет пощадить ее, потому что она не сможет жить опозоренной и ей останется только утопиться или пойти на панель, сделаться падшей женщиной. Вы не представляете, что со мной сделалось! Я был истинным жеребцом! Никогда за мной такого не наблюдалось! Если бы моя жена видела, на что я способен, она перестала бы бегать к нашему конюху, а побольше внимания уделяла мужу. А впрочем, нет. Ее давно знакомое тело мне опостылело. Прелесть новизны, прелесть невинности, нетронутости… Она яблоками пахла. Я ее целовал, а у нее ротик – ну будто яблочко жуешь!»
Я словно бы слышу эти бредни. Думаю, в таких или примерно в таких тонах стареющий козел мсье Антуан описывал какому-нибудь дружку свои беспримерные похождения в заведении мадам Ивонн. Особенно смешно будет, если тем дружком окажется мсье Филипп, который в ответ пропоет ему «песнь песней» о милашке по имени Хлоя. Или – мсье Мишель, которому запала в душу скромница-брюнетка, которую звали Элиза. Или…
Смех разбирает. Да на улицах полным-полно молоденьких девочек, которых голод и нужда довели до того, что они рады-радешеньки задрать юбчонку в первой попавшейся подворотне и отдать свое «главное сокровище» любому уроду – всего за несколько су. Нет, мсье Мишелю, и Антуану, и Филиппу нужно выкладывать несусветные деньги за то, чтобы в полутемной, насквозь пропахшей духами комнатушке, на широкой постели, под низко нависшим пологом, овладеть трепещущей от страха девственницей, сначала облаченной в длинную и плотную ночную рубашку, похожую на саван, а потом раздетой их жадными и нетерпеливыми, потными от вожделения руками.
Мсье Антуан стягивал рубашку с Лилу через голову и аж богохульствовал от нетерпения, когда прядь длинных волос зацепилась за пуговицу и ее пришлось осторожно отцеплять. Мсье Филипп просто-напросто разорвал рубаху на Хлое (поэтому мадам Ивонн взяла с него дополнительную плату, но он не имел ничего против, еще и приплатил, до того ему полюбилась девчонка, как он сам сказал). Мсье Мишель заставил Элизу раздеться самой и чуть с ума не сошел от восторга, когда она начала причитать, и стонать, и охать, и умолять отвернуться, потому что ее наготы еще не касался ни один мужской глаз…
Откуда я все так хорошо знаю? Да оттуда, что я – Лилу. И Хлоя – тоже я. И Элиза. Кроме того, я – Манон, Иветт, Жюли, Жужу, Мими, Сюзон, а также Лизетт. И еще Нинон, деревенская дурочка Нинон, которая с самым простодушным видом хватает мужчину за то, что у него торчит между ног, и восклицает: «А что-й та у вас тута, добрый господин? Ой, я раньше такое только у жеребцов видала! И вы это будете в меня заталкивать? Ой, нет, пожалейте меня, вы меня порвете, да я же буду вся в крови!»
И она в самом деле трепыхалась в луже крови, а воодушевленный обладатель самого жалкого на свете пестика чувствовал себя воистину жеребцом. Как бишь его звали? Ах да, мсье Оливье.
Как бы не запутаться во всех этих сладострастных идиотах… Хорошо, что мадам Ивонн ведет записи: кто когда приходил, кого лишил невинности, сколько заплатил (вот уж что в первую очередь учитывается!), а главное – хочет ли он с этой девушкой встречаться снова или желает еще раз иметь девственницу. Ах да, записываются также прихоти клиента. Ну вот, скажем, мсье Антуан теперь хочет лишить девушку невинности в наемной карете. И он сообщил мадам, что желает купить ее запачканные кровью нижние юбки. Уж не знаю, как он будет прятать их от жены. А впрочем, если его супруга так уж увлечена своим конюхом, то не все ли ей равно, чем и как наслаждается муженек?
После каждой встречи я подробно все рассказываю мадам Ивонн, и она записывает в свои тетради все, что я говорила о себе мужчине: может пригодиться, если он снова пожелает встретиться с той, кого «лишил невинности». Некоторых ужас как возбуждает то, что девушка после ночи, проведенной с ними, вынуждена будет пойти по стезе порока. Да, такова печальная судьба деревенской дурочки Нинон. Со своим ужасным провинциальным выговором она теперь рассказывает мсье Оливье о том, сколько мужчин имели ее за ночь, и причитает: «Ах, знала бы моя бедная маменька, что я стала шлюхой!» Мсье Оливье на вершине блаженства!
