– Ах, даже так? – Мальчик, мечтающий стать новостной ищейкой и соблазненный сказками об отчаянной храбрости репортеров и о сексе с датскими фотожурналистками в восточных государствах, название которых кончается на «-стан».
– Вы мне обещали, что поделитесь с мальчиком некоторыми своими секретами, – сказала Полин Уэббер.
Правда? Неужели обещал?
– Какими секретами я обещал поделиться, Полин?
– Ах вы, чертенок! – Она слегка стукнула по гвоздике у меня в петлице. – Не старайтесь от меня отделаться – мы теперь с вами одна семья.
Мне нужно было во что бы то ни стало добраться до Холли, и я спросил:
– Итак, Сеймур, что вы хотели узнать?
Сеймур, не мигая, уставился на меня, точно змея или чревовещатель; на губах у него играла странная кривоватая улыбка, но спросить он ничего не успел: голос Полин Уэббер буквально оглушил меня, затмив даже царивший вокруг гул толпы:
– Что делает великого журналиста великим журналистом?
О господи! Мне были просто жизненно необходимы таблетка от головной боли, естественный свет и свежий воздух!
– Я процитирую моего давнишнего наставника, – сказал я, обращаясь к парнишке: – «Журналисту нужны крысиная хитрость, любезные манеры и некоторые литературные способности». Ну как, сойдет?
– Но что все-таки делает его великим? – снова обжег меня голос Полин Уэббер.
– Великим? Ну, каждый великий должен обладать тем качеством, которое Наполеон более всего ценил в своих генералах: удачливостью. Оказаться на Манхэттене 11 сентября. Находиться в Париже в ту ночь, когда водитель принцессы Дианы совершил свой фатальный маневр. – Я вздрогнул, когда за окнами что-то взорвалось, но нет, это произошло десять дней назад, а не сейчас. – Журналист женится на новостях, Сеймур. И эта жена капризна, жестока и ревнива. Она постоянно требует, чтобы ты следовал за ней туда, где на земле жизнь практически ничего не стоит; но и там эта особа задерживается всего на день-два, а потом садится на самолет и летит в другое место. Ты сам, твоя безопасность, твоя семья – все это для нее ничто… – И я сделал вид, будто выпускаю изо рта колечко дыма. – Ты ласково убеждаешь себя, что со временем привыкнешь и выработаешь некий modus operandi, который позволит тебе быть и хорошим журналистом, и хорошим человеком, но нет. Это несовместимо. Потому что тебя заставляют привыкнуть к таким вещам, к которым способны привыкнуть только врачи и солдаты, но если врачи в результате такого «привыкания» зарабатывают нимб святого, а солдатам ставят памятники, то ты, Сеймур, будучи журналистом, заработаешь только педикулез, обморожения, диарею, малярию и «отдых» в многочисленных тюремных камерах. На твои проблемы будут плевать, считая тебя паразитом, твои расходы и твои гонорары будут постоянно ставить под вопрос. Если ты хочешь счастливой жизни, Сеймур, то стань лучше кем-нибудь другим. А впрочем, всем нам в итоге придет конец.
Чувствуя себя выпотрошенным, я ринулся мимо Сеймура и Полин прямо к проклятой чаше с пуншем…
…но, увы, от Холли там уже не осталось и следа. В кармане завибрировал телефон – эсэмэс-сообщение от Олив Сан. Я быстро пробежал текст глазами:
Привет, эд, надеюсь, свадьба прошла хорошо, с Дюфресне все ОК, согласен на интервью 22-го в четверг. Ты сможешь вылететь к пирамидам в среду 21-го? Тетушка Доул Фрутс заедет за тобой прямо в отель. Ответь как можно скорей, всего наилучшего, о.с.
Моей первой мыслью было: вот он, результат! Имея полные основания полагать, что вся корреспонденция «Spyglass» находится «под присмотром» сразу нескольких государственных агентств, Олив Сан воспользовалась придуманной нами шифровкой: Дюфресне – это нечто вроде nom de texte или псевдонима, позаимствованного из фильма «Побег из Шоушенка»; мы обозначали им нашего главного палестинского «ходока по туннелям» на границе сектора Газа и Египта; «пирамиды» – это, естественно, Каир; Доул Фрутс – это ливанская «Хезболла», а «тетушка» – посредник. В общем, с первого взгляда это в точности та самая эскапада в духе Джеймса Бонда, какие мы, по мнению ребятишек вроде Сеймура, совершаем каждый день; вот только когда тебя задерживают агенты египетской службы безопасности и семьдесят два часа держат в бункере в центре Каира, пока туда наконец не явится раздраженный следователь и не начнет у тебя выяснять, как и зачем ты там оказался, «бондианой» и не пахнет. Идею с Дюфресне я подкинул Олив еще прошлой осенью, и ей пришлось потянуть бог знает за сколько нитей, чтобы все это организовать. Пресловутый Дюфресне – если, конечно, это один человек, а не десять – обладал поистине мифическим статусом и в Египте, и в секторе Газа, и в Иордании. Интервью с ним стало бы настоящей «бомбой» и повысило бы рейтинг нашего журнала в арабоговорящих странах примерно раз в десять. Блокады и санкции не приносят особых новостей: о них мало что можно сказать, а уж смотреть там и вовсе не на что. Кому какое дело, что Израиль запретил импорт порошкового молока в сектор Газа? А вот истории о туннелях под тюремными стенами – совсем другое дело. Это что-то вроде «Бегства из Колдица» или «Графа Монте-Кристо». Такую шнягу люди готовы лопать полной ложкой. Я был уже готов ответить Олив «да», но вдруг вспомнил об одной весьма важной вещи, и это меня остановило: в семь часов вечера в следующую среду мисс Аоифе Брубек выступит в роли Трусливого Льва в спектакле по книге Баума «Волшебник страны Оз»; причем этот спектакль, поставленный учениками начальных классов школы «Сент-Джудас», будет показан лишь однажды, и Аоифе, разумеется, ожидает, что ее любимый папочка будет на нем присутствовать.
Неужели я такой эгоцентричный ублюдок, что смогу пропустить звездный час в судьбе родной дочери? Почем я должен заботиться о чужих шестилетних детях, которые никогда не будут участвовать ни в каком спектакле, потому что погибли, когда израильские бульдозеры или ракеты «Хезболлы» уничтожили их дома? Это же не наши дети. Мы проявили достаточно ума, чтобы родиться там, где такие вещи не происходят.
Понимаешь, в чем тут проблема, Сеймур?
* * *
Охранники, дежурившие у входа в отель «Сафир», узнали машину Насера, подняли шлагбаум и помахали нам. С хрустом притормозив на гравиевой дорожке, Насер сказал мне:
– Значит так, Эд: завтра мы с Азизом приходим к десяти утра; мы с тобой расшифруем магнитофонные записи, а Азиз принесет фотографии. Удивительная будет история – на радость Олив.
– Ладно, увидимся завтра в десять.
Не вылезая из машины, я вручил Насеру конверт с полученными в «Spyglass» долларами в качестве гонорара за проделанную сегодня работу. Затем мы пожали друг другу руки, Азиз вылез и выпустил меня из полу-«Короллы» через свою дверцу. Они проехали всего несколько метров и остановились. Я решил, что опять что-то неладно с зажиганием, но Насер, высунувшись из окошка, чем-то помахал мне и крикнул:
– Эд, возьми!
Я подошел, и он сунул мне свой маленький диктофон.
– С чего это вдруг? Ты же завтра приедешь.
