Но телефон Азиза тоже посланий не принимал.
Я послал эсэмэску Биг Маку, чтобы проверить, работает ли сеть.
Сеть работала. И я весь похолодел от ужасной мысли.
* * *
Возможно, самый страшный для нас с Холли, родителей Аоифе, час был уже позади, смягченный временем и превратившийся чуть ли не в расхожий анекдот, украшенный расползающимися апокрифами и парочкой комических интерлюдий. В вестибюле я сообщил ликующей толпе, что мне случайно пришла в голову мысль, что Аоифе могла подняться по лестнице не на один, а на два пролета, когда искала номер бабушки с дедушкой, вот я и решил это проверить, а потом встретил горничную, которая и открыла мне все требуемые двери, и в третьей по счету темной комнате я обнаружил нашу пропажу. К счастью, все испытали такое огромное облегчение и радость, что никто не стал внимательно вслушиваться в мою «легенду», хотя Остин Уэббер все же сердито фыркал и что-то бурчал по поводу «здоровья и безопасности» постояльцев и того, как опасны двери, которые способны защелкнуться и запереть детей внутри. Полин Уэббер провозгласила: «Какое счастье, Эд, что тебе в голову пришла эта мысль! Ведь бедная Аоифе могла бы оставаться в этой ловушке много дней! Просто подумать страшно!», и я был с ней полностью согласен. Мне и впрямь жутко повезло. Я, правда, не назвал номера той комнаты, в которой нашел Аоифе: это выглядело бы как фрагмент из «Секретных материалов» и наверняка испортило бы праздничную атмосферу, а Шэрон и Питер этого не заслуживали. Лишь минут через двадцать, уже стоя на балконе своего номера и глядя на ночной пирс, я рассказал Холли полную версию случившегося. Как обычно, я понятия не имел, что при этом подумала она сама.
– Я быстренько приму душ, – сказала она, выслушав меня.
Аоифе уже уложили в постель вместе с песцом Снежком.
Я смотрел, как внизу неторопливо проехала целая флотилия ухоженных мотоциклов.
* * *
Мы разговаривали уже, наверное, лет сто. И в этом была некая приятная новизна. Холли лежала рядом, положив голову мне на плечо и одной ногой обхватив мои бедра. Сексом мы не занимались, но все равно в ее позе была некая волнующая интимность, уже отчасти мной позабытая.
– Это было что-то совсем другое, непохожее на те «видения», которые у меня раньше случались, – объясняла Холли. – Понимаешь, тогда все это было как бы… отрывочные видения того, что еще не случилось. Некое предвидение, что ли.
– А может, это было что-то вроде тех «радиолюдей», которые тебя посещали в детстве?
Она долго молчала.
– Нет. Сегодня у меня было такое ощущение, словно я сама из их числа. Из этих «радиолюдей».
– То есть ты как бы транслировала чужие мысли? Работала «говорящей головой»?
– Не знаю… трудно объяснить. Но это вызывает тревогу. И потом, в душе возникает какая-то странная пустота… Ты вроде бы и существуешь в собственном теле, и одновременно тебя там как бы замещает кто-то другой. Это ужасно… смущает. Особенно когда возвращаешься обратно, а все стоят вокруг тебя, словно это… какая-то сцена из викторианского романа, и семья главного героя собралась у его смертного одра. Уэбберы, наверное, бог знает что обо всем этом подумали.
Я всегда ставил кавычки, когда речь заходила о «психических сдвигах» Холли, но сегодня эти самые «психические сдвиги», по сути дела, помогли нам отыскать дочь. По моему агностицизму был нанесен жестокий удар. Я поцеловал Холли в голову и сказал:
– Ты бы когда-нибудь написала обо всем этом, дорогая. Это был бы… невероятно увлекательный роман.
– Как будто кому-то могут быть интересны дурацкие скитания своевольного подростка!
– Ты ошибаешься. Людям до смерти хочется верить, что в этом мире существует нечто большее, чем…
Я не договорил. В приоткрытое окно с пирса доносились вопли отдыхающих, тревожившие темноту, повисшую над спокойным морем.
– Хол, – я вдруг понял, что сейчас расскажу ей все. – Там, в Багдаде, погибли мой помощник Насер и мой фотограф Азиз Аль-Карбалаи. Это случилось на прошлой неделе. Они были убиты прямо у входа в отель «Сафир» во время взрыва бомбы, заложенной в автомобиль самоубийцы. Они погибли из-за меня, Хол.
Холли скатилась с меня, выпрямилась и в ужасе спросила:
– Господи, что ты такое говоришь?
* * *
Холли свернулась клубком, подтянув коленки к груди, и прошептала:
– Тебе давно следовало все мне рассказать.
Я вытер глаза простыней.
– Пир по случаю свадьбы Шэрон – далеко не самое подходящее место и время, не так ли?
– Это же были твои коллеги. Твои друзья. Предположим, Гвин умерла, а я бы тебе даже не сказала и несколько дней отмалчивалась, это было бы хорошо? Их хоть похоронили?
– Да, похоронили… то, что осталось. Но я не мог туда пойти, это было слишком опасно. – В коридоре возле дверей нашего номера раздался пьяный смех. Я подождал, когда снова станет тихо. – Ночью было слишком темно, трудно было что-то разглядеть, а на рассвете мы увидели… только искореженные куски машины того бомбиста и «Короллы» Насера… Мистер Куфаджи посадил у входа в отель несколько… в общем, там у него в горшках растут такие кусты, которые особым образом подстригают, чтобы придать желаемую форму. И мистер Куфаджи их очень берег – это с его стороны что-то вроде жертвоприношения более цивилизованным временам. И я между этими горшками нашел… лодыжку со ступней и… матерчатую туфлю. Господь свидетель, в Руанде я видел вещи и похуже, да и любой средний работник в Ираке видит не менее страшные штуки по двадцать раз на дню. Но когда я узнал эту туфлю – туфлю Азиза, – меня вывернуло наизнанку. – Холли крепко сжала мою руку. – Всего за несколько часов до этого Насер записал на диктофон интервью, взятые у пациентов одной больницы недалеко от Фаллуджи, а наутро собирался приехать ко мне, чтобы мы их вместе расшифровали. Господи, это же было всего какую-то неделю назад! А когда они подвезли меня к гостинице, Насер отдал диктофон мне – как он сказал, для пущей сохранности. Мы пожелали друг другу спокойной ночи, и я пошел в гостиницу. А у Насера барахлило зажигание, так что, возможно, Азиз вылез, чтобы его толкнуть или, может, попросить у кого-нибудь «прикурить», что наиболее вероятно. Тот бомбист явно целил в вестибюль; должно быть, рассчитывал, что рухнет все здание; я не знаю, может, это и сработало бы, все-таки взрыв был весьма мощным, но все получилось совсем не так: его автомобиль врезался в машину Насера, и… – Я снова ощутил ее крепкое рукопожатие. – По-моему, я никогда в жизни так не плакал; слезы текли у меня отовсюду, даже из носа, хотя вряд ли это возможно чисто анатомически. – В общем… у дочерей Насера отца больше нет, потому что Насер позже обычного высадил меня у отеля, где живут западные журналисты, – как раз в то время, которое было намечено бомбистом.
В соседнем номере на полной громкости работал телевизор; там показывали какой-то голливудский фильм о сражениях в космосе.
