– Ох, дорогая! Но это же просто фантастика! Я немедленно…
– Ты сперва послушай, Крисп. Я совсем не так уверена насчет этой квартиры, как раньше.
Я отошел в сторону, пропуская отряд веселых китайских панков в полном боевом облачении.
– Тебе больше не нравится квартира на Plaza de la Villa? Но это лучшее из того, что мы видели! Столько света! И место для моего кабинета найдется, и по цене вполне приемлемо. И потом, стоит утром поднять жалюзи, как покажется, что мы живем в романе Переса-Реверте. Я что-то не понимаю: что не так?
И моя подруга-издатель, очень осторожно выбирая слова, пояснила:
– Видишь ли, я как-то до сих пор не осознавала, как мне дорога моя собственная квартира. Мое собственное жилье, мой собственный маленький замок. И потом, мне нравится это место и мои соседи…
– Но, Кармен, твой собственный маленький замок слишком мал. Если мне предстоит делить время между Лондоном и Мадридом, нам нужно что-нибудь попросторней.
– Я понимаю… Просто у меня такое ощущение, словно мы несколько торопим события.
Меня внезапно охватило давно знакомое чувство внутренней пустоты.
– С нашей встречи в Перте прошло полтора года.
– Господи, Криспин, я же не говорю, что нам нужно расстаться! Честное слово, я просто…
Вечер в раскаленном Шанхае вдруг показался мне очень холодным.
– Я просто… хотела бы, чтобы у нас все было как сейчас. Хотя бы еще какое-то время. Только и всего.
Каждая женщина, с которой я знакомлюсь, всегда оказывалась лишь одной половинкой любящей пары. Я хорошо помнил все эти «я же не говорю, Криспин, что нам нужно расстаться» еще с до-Зоиных времен, когда было положено начало веренице расставаний. Ощущение близящегося разрыва возникало, стоило мне открыть электронную почту, и заставляло меня писать такие строки: «Кармен, решай же наконец что-нибудь, черт возьми!» Или: «Ты знаешь, сколько мы тратим на полеты туда-сюда?» Или даже: «Ты что, встретила кого-то другого? Какого-нибудь испанца? Кого-то, более близкого тебе по возрасту?»
Сейчас я сказал так:
– Ну что ж, прекрасно. – И умолк.
Пауза затягивалась; Кармен тоже молчала, потом спросила:
– Правда?
– Я, безусловно, огорчен и разочарован, но только потому, что у меня не хватает денег, чтобы купить себе квартиру рядом с твоей, чтобы мы могли создать нечто вроде официальной Лиги Маленьких Замков. Такое может случиться, только если с небес на меня вдруг упадет контракт на съемки фильма по книге «Эхо должно умереть». Слушай, Кармен, мы слишком долго разговариваем, это обойдется тебе в целую кучу денег, так что иди и поднимай настроение своим книготорговцам.
– А ты все еще рад будешь меня видеть, если на следующей неделе я приеду в Хемпстед?
– Тебя в Хемпстеде всегда будут рады видеть. Хоть на следующей неделе, хоть в любой другой день.
Я почувствовал, что она улыбнулась там, в своем мадридском офисе. Хорошо, что я не стал зацикливаться на нашей ворчливой электронной переписке.
– Спасибо, Криспин. Если увидишь Холли, скажи, что я ее люблю. Она, вообще-то, очень надеялась с тобой пересечься. Кстати, если кто-то предложит тебе поджаренный плод дуриана, то держись от такого угощения подальше. Ну ладно, пока… Я люблю тебя.
– Я тебя тоже люблю.
И мы оба отключились. Неужели мы произносим слово «люблю», потому что действительно испытываем это чувство? А не потому ли, что хотим сами себя обмануть, заставить себя думать, что по-прежнему пребываем в благословенном состоянии влюбленности?
* * *
Вернувшись в свой гостиничный номер на восемнадцатом этаже, писатель Криспин Херши смыл под душем липкий дневной пот, надел чистые трусы и майку с эмблемой-цитатой из пьесы Беккета «Конец игры», которую ему подарили в Санта-Фе, и прыгнул в белоснежную постель. Торжественный обед представлял собой жуткое сборище писателей, издателей, владельцев магазинов иностранной книги и представителей британского консульства и состоялся в ресторане с вращающимися столами. Ник Грик явно был в ударе: он произнес весьма проникновенную речь. Я же тем временем представлял себе эффектную сцену: Ник внезапно падает лицом в блюдо с глазированной уткой, маринованными луковицами лотоса и побегами бамбука и умирает, а через некоторое время из темного угла появляется Эркюль Пуаро и объясняет всем, кто и почему отравил восходящую литературную звезду. Разумеется, наиболее очевидным подозреваемым стал бы пожилой писатель Криспин Херши, а мотивом убийства – профессиональная ревность, но именно по причине отсутствия такой ревности все подозрения оказались бы необоснованными. Я смотрел на окошечко электронных часов в телевизоре и думал о Кармен. Часы показывали 22:17. Собственно, меня не должны были бы удивлять ни ее сдержанность, ни это внезапное отступление от наших планов. Признаки того, что наш «медовый месяц» закончился, были налицо. В прошлом месяце она, например, отказалась приехать в Лондон, когда меня навещали Джуно и Анаис. Да и сам визит моих дочерей оказался не столь приятным, как мне хотелось. Уже по дороге из аэропорта Джуно заявила, что лошадьми она больше не увлекается, ну и Анаис, разумеется, тоже решила, что стала слишком взрослой для пони, а поскольку сделанные в конноспортивные школы взносы – весьма, надо сказать, немалые – ни изъять, ни переместить куда-либо было нельзя, я, естественно, выразил неудовольствие. Возможно, я был чуть более резок, чем следовало, и высказался скорей в манере моего отца; во всяком случае, через пять минут Анаис уже ревела в три ручья, а Джуно, мрачно изучая собственные ногти, выговаривала мне: «Это нехорошо, папа! Нельзя использовать методы воспитания, принятые в XX веке, по отношению к детям XXI века!» Короче, выяснение отношений с дочерьми стоило мне пятисот фунтов и трех часов давки на Карнаби-стрит в магазинах модной молодежной одежды; только этим я смог их остановить, так как они собирались немедленно позвонить матери и попросить ее перезаказать обратные билеты в Монреаль на завтрашний день. Зои спускала Джуно любое нежелание следовать даже самым мягким увещеваниям и замечаниям, в ответ на которые девочка лишь сердито бросала: «Да как угодно!» Ну, а Анаис все больше напоминала мне морской анемон, актинию, которая легко склоняется в ту сторону, куда в данный момент подталкивает ее течение. Визит девочек, безусловно, удался бы куда лучше, если бы Кармен приехала и приняла в нем участие, но она сразу откровенно заявила, что не желает иметь дело ни с чем таким. «Зачем им какая-то мачеха со своими правилами и законами, когда они приехали на каникулы в Лондон к родному отцу?» Я попытался возразить, что в детстве испытывал к мачехе глубочайшую привязанность, но Кармен сказала, что читала мои воспоминания об отце и вполне понимает, почему у меня было именно так. А потом быстренько сменила тему разговора.
Вот вам пример классической стратегии Кармен Салват.
* * *
22:47. Я поиграл в шахматы с айфоном, позволив себе насладиться своей любимой фантазией, что противник – это не электронное устройство, а мой родной отец. Ведь это его атаки я отражал, это его оборону я пытался прорвать, это его король метался по шахматной доске, надеясь отсрочить неизбежный крах. Однако пережитый стресс все же сказался: обычно на этом уровне развития игры я одерживал безусловную победу, но сегодня делал одну ошибку за другой, и, что было хуже всего, проклятый старый гаджет начал давать мне советы: «Превосходная стратегия, Крисп! Теперь передвинь свою ладью вот сюда, и я тогда с помощью этого коня возьму твою сонную ладью в клещи и буду угрожать твоему ферзю, и черта с два ты теперь сможешь из этого выпутаться!» А когда я попытался воспользоваться отменой хода и вернуть свою ладью на прежнее место, айфон голосом моего отца прокаркал: «Вот это правильно! Пусть твоя говенная машинка поможет тебе выкрутиться. А то, может, еще и уколешься? И под кайфом накропаешь очередной романчик». – «Засохни», – сказал я телефону, выключил его и врубил телевизор. Я долго бродил по каналам, пока не узнал сцену из фильма Майка Ли «Еще один год». Это потрясающе хороший фильм. И там такие классные диалоги! Мои собственные диалоги просто дерьмо по сравнению с ними. Поспать тоже было бы очень неплохо, но я попал в плен скоростных перелетов и смены часовых поясов, которые точно проволокой меня опутали. К тому же мой желудок явно пребывал в сомнениях насчет жареного дуриана. Дело в том, что Ник Грик в разговоре с британским консулом признался, что так до сих пор и не прочувствовал вкус дуриана, и я, решив его прочувствовать, съел целых три ломтя. А еще мне очень хотелось курить, но Кармен, окончательно меня запугав, заставила это дело бросить, так что пришлось воспользоваться пластырем «Nicorette». А вот Ричард Чизмен теперь снова курит. Да и как ему, бедолаге, было не закурить в этой проклятой дыре! Зубы у него стали коричневыми, цвета чайной заварки. Я еще пощелкал пультом и отыскал на одном из каналов американский фильм с субтитрами, который назывался «Переводчик с собачьего» – о дрессировщике собак, который умело приводит в порядок психику не только неуравновешенных калифорнийских животных, но и их неуравновешенных хозяев. На часах было уже 23:10. Из чисто медицинских соображений я решил подрочить, стал было изучать свою коллекцию липких блю-реев, остановившись на девушке из коммуны Ривенделл, находящейся где-то в Западном Лондоне, но потом решил, что я не сексуально озабоченный, открыл новый молескин и решительно написал на первой странице: «Роман о Роттнесте»…
