* * *
…когда четыре высоких аборигена с охотничьими копьями выскользнули из-за скал в круг света, отбрасываемого костром. Тощая собака с обрубленным хвостом крутилась рядом, настороженно принюхиваясь. Я встала, не зная, то ли убежать, то ли заговорить с ними, то ли пригрозить им ножом, то ли прибегнуть к эгрессии. «Гости» не обратили на Калеба Уоррена никакого внимания, а он по-прежнему пребывал в полном оцепенении, словно начисто выпал из времени. Аборигены были босы, а их одежда являла собой странную смесь местных набедренных повязок, плащей из шкур и европейских штанов и рубашек, явно позаимствованных у поселенцев. У одного сквозь носовую перегородку была продета кость, и у всех лица и тела были покрыты ритуальными шрамами. Подобная скарификация свидетельствовала о том, что они воины. Да это, собственно, сразу становилось понятно и по их повадкам – вне зависимости от внешнего вида и временного контекста. Я подняла руки вверх, показывая, что у меня нет оружия, но пока совершенно не понимала, каковы истинные намерения этих людей, и мне было страшно. Эгрессия, то есть выход души из тела, в те времена занимала у меня от десяти до пятнадцати секунд – гораздо больше, чем потребовалось бы этим четверым копьеносцам, чтобы покончить с перипатетической жизнью Пабло Антея, а смерть от пронзившего тебя копья достаточно быстрая, но очень неприятная. Затем в круге света возникла бледная женщина, состоявшая, казалось, из одних костей, обтянутых кожей. Волосы у нее были собраны на затылке в пучок, а одета она была в некое подобие бесформенной рясы; примерно такие рясы раздавали туземцам миссионеры, столкнувшиеся с необходимостью прикрыть слишком большое количество обнаженного тела. Возраст женщины определить было трудно. Шла она как-то странно, то ли была кривобока, то ли ее кренило. Она приблизилась ко мне, остановилась и стала весьма критически меня изучать, словно я была лошадью, а она сомневалась, стоит ли ей эту лошадь покупать.
– Не дергайся, – вдруг сказала она мне. – Если бы мы хотели вас убить, вы оба уже несколько часов были бы мертвы.
– Вы говорите по-английски! – вырвалось у меня.
– Мой отец меня научил.
Она повернулась к воинам и заговорила с ними на языке, который, как я потом узнала, назывался нунгарским. Затем она села на камень у огня, а один из воинов извлек из пальцев Калеба палочку с надетым на нее куском колбасы, понюхал и осторожно куснул раз, потом другой.
– Твой провожатый – плохой человек. – Женщина, казалось, разговаривала с костром, но обращалась явно ко мне. – Он собирался напоить тебя спиртным, стукнуть по голове, забрать твои деньги, а тебя сбросить вот с того утеса. Учти: у тебя будет еще больше денег, и он снова встретится с тобой через два года. Ясно тебе? Для него это большое… – она поискала нужное слово, – искусание? Так, да?
– Может, искушение?
Женщина кивнула и прищелкнула языком.
– У него был план: рассказать белым людям с реки Суон, что из буша ты больше никогда не вернешься. А он украдет все твое добро.
– Откуда тебе все это известно? – спросила я.
– Летала. – Одной рукой она коснулась лба, а второй изобразила трепетание крыльев. – Ты знаешь, как. Да? – Она следила за моей реакцией.
Я испытывала целую бурю чувств.
– Значит, ты… психозотерик?
Она наклонилась ближе к огню. Я видела европейский абрис ее носа и подбородка.
– Большое слово, мистер! – Ну да, я ведь тогда была в мужском теле Пабло Антея Маринуса. – Я мало говорю по-английски. Забываю слова. Но пятно моей души светится ярко. – Она слегка похлопала себя по лбу. – У тебя тоже так. Boylyada maaman. И с духом юрра ты говоришь.
Я старалась сохранить в памяти каждую мельчайшую подробность. Четверо воинов рылись в заплечном мешке Уоррена. Пес с обрубленным хвостом продолжал все обнюхивать. Кусок плавника, горящего в костре, плевался искрами. Значит, я в обличье Пабло Антея Маринуса совершенно случайно наткнулась на западном краю малоизученного Австралийского континента на женщину-аборигена, которая, безусловно, является одаренным психозотериком! Ничего себе! А эта загадочная полукровка сунула в рот кусок колбасы, прожевала, рыгнула и спросила:
– Как называется эта… палка из свиного мяса?
– Колбаса.
– Колбаса. – Она словно пробовала это слово на вкус. – Мик Литтл делал колбасу.
Подобное заявление тут же вызвало у меня вопрос:
– Кто такой Мик Литтл?
– Отец этого тела. Отец Эстер Литтл. Мик Литтл убивал свиней и делал колбасу, но он умер. – Она изобразила сильный кашель и вытянула вперед руку. – Кровь. Много крови.
– Значит, отец твоего тела умер от туберкулеза? От чахотки?
– Да, так это называли. Потом люди продали ферму, и мать Эстер, женщина из племени нунгар, вернулась обратно в буш. И взяла с собой Эстер. Эстер умерла, и я вошла в ее тело. – Она нахмурилась, покачиваясь взад-вперед на пятках.
Некоторое время я молчала, потом сказала:
– Имя этого тела – Пабло Антей Маринус. Но мое настоящее имя – Маринус. Зови меня просто Маринус. А у тебя есть настоящее, истинное, имя?
Она грела руки над костром.
– Мое нунгарское имя – Мумбаки, но у меня есть и более длинное имя, которое я никому не скажу.
Теперь я понимала, как Кси Ло и Холокаи чувствовали себя, когда – за пятьдесят лет до этих событий – вошли в гостиную семейства Косковых в Санкт-Петербурге. Вполне возможно, что эта Вневременная личность, приспособившая данное тело для своего временного пребывания, не захочет иметь с Хорологами ничего общего и ей будет совершенно безразлично, что существуют и другие, такие же, как она, тонким слоем разбросанные по всему миру; но меня согревала мысль, что мы с ней принадлежим к одной разновидности живых существ и теперь мне грозит, пожалуй, уже меньшая опасность, чем пятнадцать минут назад. Я задала своей гостье следующий вопрос, на этот раз мысленно: Так как мне называть тебя: Эстер или Мумбаки? Прошло какое-то время, ответа так и не последовало. Огонь перебирал догорающие кости плавника, и время от времени вверх спиралью взмывали искры; воины, устроившись неподалеку, разговаривали друг с другом тихими голосами. И как раз в тот момент, когда я окончательно решила, что даром телепатии эта женщина не наделена, она мысленно ответила мне: Ты – wadjela, белый человек, так что для тебя я – Эстер. Будь ты из народа нунгар, я для тебя была бы Мумбаки.
– У меня это тридцать шестое тело, – сказала я Эстер уже вслух. – А у тебя?
Те вопросы, которые Эстер считала, так сказать, несущественными, она попросту игнорировала, и на этот вопрос я ответа не получила. После чего мысленно спросила: Когда ты впервые прибыла в эту страну? В Австралию?
Она погладила собаку и сказала: Я всегда здесь.
Даже Вневременным, тем, кто является на Земле, так сказать, постоянным резидентом, иногда выпадает подобная роскошь. Значит, ты никогда не покидала Австралию?
