* * *
Часовня, сражение, лабиринт – я не сомневалась, что все это со мной действительно было, но прекрасно понимала, что если когда-нибудь попытаюсь это описать, то мои откровения воспримут как желание привлечь к себе внимание, как безумие или как бэд трип. Но если бы это были только разрозненные куски трипа, застрявшие в моей памяти, если бы я просто очнулась в моем номере в «Empire Hotel», я бы и сама, наверное, списала видения на пищевое отравление, на случайный провал памяти или просто на кажущиеся воспоминания. Но со мной случилось слишком много такого, что было невозможно ни объяснить, ни на что-то списать. Почему, например, после прикосновения к тому золотому яблоку, висевшему в странном помещении с куполом, за стенами которого мелькали тени множества птиц, я почувствовала сильнейшее головокружение и оказалась… совсем не в гостиничном номере, а на галерее дома 119А? Причем мой средний палец оказался прижат к золотому яблоку на картине Бронзино, на подоконнике сидела и нежно пела горлинка, однако ни одного Хоролога рядом со мной не было. И той мраморной скалки в ящике буфета на кухне не оказалось. И колени мои были все в синяках и ссадинах после того, как мы попали в засаду, устроенную мисс Константен. Я так никогда и не узнала, почему Маринус не отправилась со мной вместе – возможно, золотое яблоко служило проездным билетом только для одного пассажира. И, наконец, самое удивительное: когда с приходом ночи я сдалась и перестала ждать появления хотя бы кого-то из «вечных людей», я взяла такси и, проехав через Центральный парк, вернулась в гостиницу, то оказалось, что мой счет оплачен на неделю вперед некой кредитной картой, но не моей. Если портье в нью-йоркской гостинице говорит вам, что ваш номер оплачен, вы можете спорить хоть на собственную жизнь, но с толку его не собьете, а значит, все это вам не снится.
Итак, да: это все случилось со мной на самом деле, однако обычная жизнь шла своим чередом, и каждому последующему дню было все больше наплевать на паранормальные приключения, имевшие место в прошлом. Для водителя такси я была всего лишь очередной рассеянной пассажиркой, направлявшейся в аэропорт «Ла Гуардиа», которая непременно оставит на заднем сиденье очки, если он не проверит. Для стюардессы компании «Aer Lingus» я была очередной пожилой дамой, летящей экономклассом, у которой не работают наушники. Для своих ирландских кур я была двуногим великаном, который бросает им зерно, однако все время крадет у них яйца. В тот «пропавший» уик-энд на Манхэттене я, возможно, видела такие стороны жизни, какие лишь мельком удалось увидеть в лучшем случае нескольким сотням людей за всю историю человечества, но что с того? Я практически никому не могла об этом рассказать. Даже Аоифе и Шэрон завели бы свое: «Да, мы верим, что ты в это веришь, но тебе, пожалуй, лучше все же обратиться к профессионалу…»
Никакого продолжения не последовало. Маринус, если ей и удалось выбраться из помещения с куполом и тенями птиц на стенах, никогда больше не появлялась в моей жизни, а уж теперь-то этого точно никогда не случится. Я несколько раз находила в Интернете улицу, где находится дом 119А, и даже сумела его разглядеть: все тот же таунхаус из коричневого камня с нестандартными и разнообразными окнами, за которым явно кто-то ухаживал; штат Нью-Йорк, в общем, тоже выглядел по-прежнему, хотя Америка в последнее время буквально разваливалась на части; но сама я никогда больше не возвращалась в дом 119А и не пыталась выяснить, кто там теперь живет. Однажды я, правда, позвонила в книжный магазин «Three Lives», но когда мне кто-то ответил, нажала на «Out» и отключилась, даже не спросив, по-прежнему ли Инес живет наверху. Последняя книга, которую по Интернету прислала мне Шэрон – это было еще до того, этот сервис полностью закрылся, – была о двенадцати астронавтах «Аполлона», которые высаживались на Луну, и я подумала тогда, что и мое пребывание в Часовне Мрака и в лабиринте отчасти походило на пребывание на Луне. И теперь, когда я снова вернулась на Землю, я могу либо медленно сходить с ума, пытаясь вернуться в другое измерение, в тот дом 119А, к Хорологам, либо сказать себе: «Нет, это было, но теперь закончилось и осталось в прошлом» – и продолжать жить обычными семейными делами и заботами. Сперва я не была уверена, что мне это удастся; что я смогу, ну, скажем, спокойно вести в Килкрэнноге протокол собрания комиссии «Чистый город», зная, что, пока мы обсуждаем грант на новые игровые площадки, людские души движутся через Сумеречную страну к той черной пустоте, которую называют Последним Морем. Но, как выяснилось, я прекрасно все это смогла. Однажды, давным-давно, за несколько недель до того, как мне исполнилось шестнадцать лет, я познакомилась с одной женщиной, раза в два старше меня. Мы познакомились случайно, в клинике, где делают аборты, рядом со стадионом Уэмбли. Моя новая знакомая выглядела просто шикарно и держалась очень спокойно. А я была страшно испуганная, заплаканная; посмотрев на меня, она прикурила следующую сигарету от предыдущей и сказала: «Милая девочка, очень скоро тебе придется просто удивляться тому, как это ты ухитряешься со всем этим жить».
И жизнь показала, что та женщина была совершенно права.
* * *
…Сквозь сон я услышала, как лает Зимбра, и проснулась. Я по-прежнему сидела в кресле возле печки, и Зимбра действительно лаял у бокового крыльца. Я встала, уронив наполовину заштопанный носок, и, шатаясь, как пьяная, двинулась к двери. «Зимбра!» Но он меня не слышал. Зимбра больше не был Зимброй, теперь он был первобытным псом, учуявшим древнего врага. Неужели там и впрямь кто-то есть? Господи, как жаль, что нельзя включить наш старый прожектор – это всегда отлично помогало! Зимбра перестал лаять всего на мгновение, но и этого мне хватило, чтобы понять, в каком ужасе несушки. Ох, только бы не лиса! Я схватила фонарь и чуть приоткрыла дверь курятника, но пес тут же протиснулся в эту щелку и стал скрести землю в том месте, где под проволочной оградой был, скорее всего, лисий подкоп. В меня полетели комья земли, а куры совсем ошалели от страха. Я посветила туда фонариком, но никакой лисы разглядеть не смогла. Впрочем, у Зимбры явно не было ни малейших сомнений. Приглядевшись, я обнаружила сперва одну мертвую несушку, потом еще двух; и еще одна явно здорово потрепанная курица слабо хлопала крыльями. Вот оно! Два округлых кровавых отпечатка лап на крыше загона! Зимбра – пятнадцать кило веса, помесь немецкой овчарки, черного лабрадора и еще черт знает кого – протиснулся в загон и вспрыгнул на крышу куриного домика. Под его тяжестью домик перевернулся, куры заголосили и, хлопая крыльями, стали метаться по загону. Рыжий промельк в воздухе – и быстрая, как удар кнута, лисица метнулась обратно к дыре и уже почти просунула туда голову, но Зимбра успел вонзить ей в шею свои мощные клыки. На долю секунды я перехватила ее взгляд, а потом пес вытянул ее из дыры, хорошенько тряхнул и отшвырнул с распоротым горлом. Все было кончено. Куры продолжали паниковать, пока одна не заметила, что битва завершена, и все они разом притихли. Зимбра по-прежнему стоял над добычей, медленно приходя в себя после схватки; вся пасть у него была перепачкана кровью. Я тоже встряхнулась и собралась уже вернуться в дом, когда дверь приоткрылась, и на крыльце появился Рафик в своем «халате».
– Что случилось, Холли? Я услышал, что Зим орет, прямо как бешеный.
