– Bien, – сказала Моник; она вела себя так, словно обпилась шампанского. – J’aimerais bien moi aussi avoir des amis comme lui. Et pour ces messieurs? Ils m’ont l’air d’avoir encore soif
[93]
.
Фицсиммонс заказал черносмородиновую наливку «Сassis», Олли пробурчал: «Просто еще одно пиво», и Моник, собрав грязные тарелки и стаканы, удалилась.
– Ну, с такой девочкой я бы, пожалуй, пострелял из своего неукороченного дробовичка, – сказал Четвинд-Питт, глядя ей вслед. – Классная задница, а размерчик – полные шесть с половиной. И она куда приятней, чем та, вторая, которая похожа на Венсди из «Семейки Аддамс». Интересно, зачем Гюнтер ее нанял? В качестве пугала, что ли? – Я проследил за его взглядом и увидел, как вторая, более тощая, официантка наливает в большой бокал коньяк. Я спросил у Руфуса, не француженка ли она, но он мне не ответил, и тогда я сказал, повернувшись к Фицсиммонсу: – Это Фиц у нас сегодня на вопросы отвечает. Что это за любовную чушь все сегодня несут, а, Фиц?
Фицсиммонс закурил и передал пачку нам.
– Любовь – это анестезия, применяемая Природой, чтобы добывать детей.
Где-то я уже слышал нечто подобное. Четвинд-Питт стряхнул пепел в тарелку.
– Может быть, ты, Лэм, дашь определение получше?
Я следил за тем, как тощая официантка создавала то, что, по всей видимости, и было «Alien Urine», заказанное Четвинд-Питтом.
– Меня не спрашивай. Я никогда не был влюблен.
– Да неужели? Бедный барашек! – поддразнил меня Четвинд-Питт.
– Что за чушь, – сказал Куинн. – Ты же менял девчонок одну за другой.
Память тут же подсунула мне фотографию одной милашки – она, между прочим, считалась девушкой Фицсиммонса.
– Я действительно обладаю кое-какими познаниями и в области анатомии, и в области практической физиологии, но эмоционально все они для меня – сущий Бермудский треугольник. Любовь, тот самый наркотик, о котором упоминал Руфус, или, с иной точки зрения, состояние полнейшей благосклонности и всепрощения, по которому так тоскует Олли, – это поистине великая тема… Но у меня, увы, к этому недугу абсолютный иммунитет. Я ни разу не испытывал любви к девушке или к юноше – если это важно.
– Господи, что ты гонишь? Что за кучу дерьма ты тут только что навалил? – возмутился Четвинд-Питт.
– Но это же чистая правда! Я действительно никогда и ни в кого не был влюблен. И, по-моему, это даже хорошо. Дальтоники, например, прекрасно существуют, не различая цвета – синий и пурпурный, зеленый и красный.
– Тебе просто до сих пор не встретилась подходящая девушка, – решил наш блаженный дурачок Куинн.
– Или, наоборот, тебе встречалось слишком много подходящих девушек, – предположил Фицсиммонс.
– Человеческие существа, – сказал я, с наслаждением вдыхая пары горячего вина, сдобренного мускатным орехом, – это ходячие скопища желаний. Людям хочется вкусной еды, чистой воды, уютного жилища, яркого секса, надежной дружбы, высокого статуса в том племени, к которому они принадлежат, всевозможных удовольствий, в том числе и запретных, власти, достижения цели и так далее по одному и тому же пути, который в итоге ведет к роскошной квартире с ванной в шоколадно-коричневых тонах. Любовь – это просто один из способов удовлетворить хотя бы некоторые из перечисленных желаний. Но любовь – это не только наркотик: она же является и наркоторговцем. Тот, кто дарит любовь, взамен тоже хочет ее получать, или я не прав, Олли? Она и действует как наркотики или алкоголь: сперва все чудесно, человек чувствует себя на подъеме; я даже начинаю завидовать тем, кто пользуется ее дарами. Но потом появляются неприятные побочные эффекты – ревность, приступы безудержного гнева, тоска, – и я, видя все это, думаю: ну нет, я в этом не участвую. Елизаветинцы
[94]
, например, приравнивали любовь к безумию. Буддисты рассматривали ее как отвратительного ребенка, который вызывает раздражение или даже гнев, когда душа твоя пребывает в покое и радости. Я же…
– А я подсматривал за тем, как вы готовили «Alien Urine»! – Четвинд-Питт самодовольно усмехнулся, глядя на тощую официантку, которая принесла на подносе высокий стакан с каким-то пойлом цвета незрелой дыни. – J’espére que ce sera aussi bon que vos «Angels’ Tits»
[95]
.
– Les boissons pour ces messieurs
[96]
.
Тонкие губы без помады. А это «messieurs» прозвучало в ее устах как нож, спрятанный в ножны иронии. Впрочем, она тут же исчезла.
Четвинд-Питт фыркнул:
– Вот вам настоящая «Мисс Харизма-1991»!
Остальные чокнулись с ним в знак согласия, а я на всякий случай спрятал под столом одну свою перчатку.
– Может быть, ей ты вовсе и не показался таким остроумным, каким ты сам себя считаешь, – сказал я Четвинд-Питту. – Ну, и какова на вкус твоя «Моча пришельцев»?
Он сделал глоток бледно-зеленого пойла и ответил:
– В точности соответствует названию.
* * *
Магазины для туристов на городской площади Сент-Аньес – все для лыжного спорта, антикварные лавки, ювелирные магазины, chocolatiers
[97]
– в одиннадцать вечера все еще работали; гигантская рождественская ель все еще сияла огнями, а crepier
[98]
в костюме гориллы весьма бойко торговал своими блинами. Несмотря на пакетик с кокаином, который Четвинд-Питт только что выиграл у Гюнтера, мы решили отложить поход в клуб «Вальпургиева ночь» до завтрашнего вечера. Начинался снегопад.
– Черт побери, – сказал я, останавливаясь и собираясь повернуть назад, – я забыл в «Ле Крок» перчатку. Ребята, вы доставьте Куинна домой, а я вас нагоню…
И я поспешил обратно в «Ле Крок». Оттуда навстречу мне вывалилась большая компания норвежцев и норвежек, а за круглой витриной я заметил ту тощую официантку: она готовила кувшин сангрии, уверенная, что никто ее не видит. На нее было очень приятно смотреть; она была похожа на почти неподвижного контрабасиста в гиперактивном рок-ансамбле. Она сочетала этакий пофигизм панка с поразительной четкостью даже самых мелких движений. «Ее волю абсолютно невозможно будет поколебать», – подумал я. Когда Гюнтер унес кувшин в зал, она повернулась и вдруг посмотрела прямо на меня, так что я быстро вошел в знакомое дымное пространство и стал пробираться к бару, огибая группы уже изрядно выпивших клиентов. После того как она ловко, острием ножа, сняла пышную пивную пену и подала бокал клиенту, я воспользовался этой секундной передышкой и обратился к ней со своей заранее продуманной просьбой о «забытой» перчатке.
