Я вдруг заметил на пассажире, что сидел рядом с Д’Арноком, знакомую серебристую парку и сказал:
– Могу я попросить хотя бы немного очертить…
– Нет, так не пойдет, – отрезал Д’Арнок. – Вам сейчас нужно совершить прыжок через пропасть, ухватиться за новую веру и оставить позади всю свою прежнюю жизнь. Настоящая метаморфоза не знает приливов и отливов.
А вокруг нас все было как обычно, и никто даже не подозревал, в каком затруднительном положении я оказался.
– Вот что я вам скажу, – сказал новозеландец. – Все мы, Анахореты, в какой-то степени стали жертвами «охоты за головами», за исключением основателя нашего общества. – Д’Арнок мотнул головой в сторону человека на заднем сиденье, лишь смутно различимого в полутьме салона. – Так что я отлично понимаю, Хьюго, что вы чувствуете в данную минуту. Расстояние между тротуаром, на котором вы стоите, и этим автомобилем – это на самом деле бездонная пропасть. Но мы тщательно вас проверили, и если вы сумеете преодолеть эту пропасть, то будете процветать. С вами будут считаться. Вы будете иметь вес. Вы будете иметь все, чего бы вы ни захотели.
Я, разумеется, спросил:
– А если бы вам пришлось снова делать тот же выбор, вы бы его сделали?
– Зная то, что я знаю сейчас, я даже убийство совершил бы ради того, чтобы оказаться в этом автомобиле. Да, даже убийство. То, что вы видели, – те мелочи, которые продемонстрировала вам мисс Константен: нажала на кнопку «pause», разговаривая с вами в Королевском колледже, или действовала как кукловод, управляя тем бездомным юношей, – это всего лишь прелюдия к самому первому уроку. Но дальше еще так много всего, Хьюго!
Я вспомнил, что еще совсем недавно обнимал Холли.
Но ведь любим мы скорее ощущение любви, а не какого-то конкретного человека.
Мы любим то головокружительное возбуждение, которое я только что испытывал.
Сознание того, что выбрали именно тебя, что тебя нежно любят, что ты желанен.
Звучит весьма патетично, когда размышляешь об этом с ясной головой.
Итак. Мне предлагается заключить некий вполне реальный фаустианский договор.
Я едва сдержал улыбку: вообще-то, конец в «Фаусте» не такой уж счастливый.
Но какой конец на самом деле счастливый? Так, как бригадный генерал Филби?
Он мирно скончался в окружении семьи.
Если это, черт возьми, считается счастливым концом, то флаг им в руки: пусть они сами к нему стремятся.
Когда приходится самому прокладывать себе путь, расталкивая других, то чего стоит Фауст без своего договора?
Ничего. Без этого договора он – никто. И мы бы никогда о нем не узнали.
Куинн. Доминик Фицсиммонс. Все-таки еще один умный выпускник университета.
Еще один серый обладатель сезонного билета, уныло покачивающийся в вагоне районной линии метро.
Задняя дверца «Лендкрузера» щелкнула и приоткрылась еще на дюйм.
* * *
Человек на заднем сиденье – это его Д’Арнок назвал «основателем» – вел себя так, словно меня нет, и новозеландец молчал, пока мы ехали куда-то в сторону от городской площади. Я сидел практически неподвижно, исподтишка изучая своего спутника – точнее, его отражение в стекле: на вид лет сорок пять; очки без оправы; волосы густые, хотя и тронутые сединой; на подбородке глубокая ямочка; чисто выбрит; нижнюю челюсть украшает шрам, явное свидетельство некой интересной истории. Тело у него было худощавое, мускулистое. Он был похож на бывшего военного откуда-нибудь из Центральной Европы. А вот одежда ровным счетом ни о чем не свидетельствовала: крепкие высокие, выше щиколотки, сапоги; черные штаны из «чертовой кожи», кожаная куртка, когда-то черная, но сильно потертая и теперь ставшая почти серой. Увидев такого человека в толпе, вы могли бы подумать: наверное, архитектор или, возможно, преподаватель философии; но, скорее всего, вы бы его и вовсе не заметили.
Из Ла-Фонтейн-Сент-Аньес можно было выехать только двумя путями. Одна дорога поднималась вверх, к деревне Ла-Гуй, но Д’Арнок поехал по другой, ведущей вниз, в долину, к деревне Юсейн. Мы проехали поворот, ведущий к шале Четвинд-Питта, и я подумал: интересно, встревожило ли ребят мое исчезновение или же они просто сбросили меня со счетов, поскольку я сбежал, оставив их на растерзание бандитов-сутенеров? Да, я об этом подумал, но мне, в общем, было все равно. Еще минута – и мы оказались за пределами города. Вдоль дороги с обеих сторон высились осыпающиеся снежные стены. Д’Арнок вел машину очень осторожно – на колесах была зимняя резина, да и расчищенную дорогу предусмотрительно посыпали солью, но все же это была Швейцария и на дворе – начало января. Я расстегнул молнию на куртке и стал думать о Холли, поглядывая на часы, циферблат которых светился рядом с бардачком; но я понимал: сожаления – это для нормальных людей.
– Прошлой ночью мы вас совсем потеряли, – вдруг сказал мой сосед; по-английски он говорил как хорошо образованный, культурный европеец. – Это снежная буря вас спрятала.
Теперь я уже мог к нему повернуться и хорошенько его рассмотреть.
– Да, – сказал я, – у меня возникли разногласия с… моим квартирным хозяином. Извините, если я доставил вам какие-то неудобства… сэр.
– Вы можете называть меня мистер Пфеннингер, мистер Анидер. Кстати, «Анидер» – отличная идея. Главная река на острове Утопия
[120]
.
Говоря это, Пфеннингер смотрел в окно, за которым расстилалась монохромная долина, отделенная от шоссе стенами снега; крестьянские поля и дома тоже были погребены под толстым слоем снега. Вдоль дороги стремительно мчалась куда-то черная и очень быстрая река.
Похоже, первый допрос уже начался, догадался я и спросил:
– Могу я поинтересоваться, откуда вы узнали о существовании «мистера Анидера»?
– Мы вас изучали, мы за вами следили. Нам нужно было знать о вас все.
– Вы сотрудники секретной службы?
Пфеннингер покачал головой.
– Нет. Но наши пути изредка пересекаются.
– Значит, к политике вы отношения не имеете?
– Нет – но только пока нас оставляют в покое.
Д’Арнок замедлил движение и прошел опасный поворот на выключенном двигателе.
Я решил, что пора спросить напрямик:
– Кто вы, мистер Пфеннингер?
– Мы – Анахореты Часовни Мрака Слепого Катара из монастыря Святого Фомы с Сайдельхорнского перевала. Это очень длинное и сложное название, и вам наверняка тоже так показалось, а потому мы обычно называем себя просто Анахоретами.
– Да, запомнить непросто. По-моему, звучит как-то по-масонски. Вам не кажется?
