— Это может быть и не шутка, — серьезно сказал он. — Может быть, все-таки установить у почтового ящика еще одну камеру наблюдения? Тогда мы по крайней мере увидим, кто приносит эти странные письма.
— Ладно, я скажу Филиппу — он распорядится. Ну что, теперь доволен?
— Давай лучше я ему скажу.
— Как хочешь. — Лаки слегка пожала плечами, и Бобби, довольный одержанной победой, налил себе еще чашку кофе.
— Макс уже вернулась? — спросил он. — Мне бы хотелось повидать ее, прежде чем мы уедем обратно.
— Она вернется сегодня, — ответила Лаки, которой не хотелось рассказывать всем и каждому о выходках дочери.
— Я думал, она появится у Джино на торжестве.
— Я тоже так думала, но ведь ты знаешь Макс…
— Да, знаю. Это настоящий чертенок, а не девочка.
— Кстати, когда вы уезжаете?
— В два часа. Мне еще хотелось пообщаться с Джино, пока он не вернулся к себе в Палм-Спрингс. Все-таки потрясающий старик! Он сказал мне, что решил научиться играть в гольф — и это в девяносто пять лет! Представляешь?!
— Джино? В гольф?! — воскликнул Ленни, который только что вошел в столовую и сразу направился к кофейнику. — Хотелось бы мне взглянуть на это хоть одним глазком!
— А мне нет, — сухо возразила Лаки. — Я бы не хотела видеть своего отца среди десятка старых пердунов, которые и по мячу-то не в силах попасть с первого раза. Я представляю его совсем другим, и он действительно другой, хотя ему и исполнилось девяносто пять.
— Ха! — воскликнул Бобби. — Я знаю! Ты представляешь его вроде Марлона Брандо в одной из самых известных его ролей — как он сидит на троне в большом зале и раздает привилегии своим вассалам!
— У тебя богатое воображение, Бобби, — заметила Лаки.
— Но разве Джино не…
— О’кей, достаточно, — поспешно сказала Лаки, потому что в столовую как раз ворвались Джино-младший и двое его друзей.
— Но, ма…
— Достаточно, я сказала! — слегка повысила голос Лаки и добавила, обращаясь к Джино-младшему: — А вы, молодые люди, перестаньте мешать рабочим, которые разбирают шатер. Они делают свое дело, а вы не лезьте им под руки.
— Мы и не лезли, мама. Мы просто… просто мы там гуляли.
— Так вот, я не хочу, чтобы вы там гуляли, пока шатер не разберут, о’кей?
Сказав это, Лаки на секунду задумалась. С каких это пор она превратилась в мать семейства, в воспитателя, в карающую длань, простертую над нарушителями порядка и общепринятых правил поведения? До сих пор она была для своих детей просто старшим товарищем, а теперь… Впрочем, нечто подобное рано или поздно случается с каждым, у кого есть дети.
Но сейчас Лаки было не до воспитания. В Вегасе ее ждал отель, и она чувствовала, что ее место там. Кто, кроме нее, позаботится о том, чтобы на последнем этапе не возникло никаких заминок и препятствий? Открытие должно было состояться ровно через две недели, и Лаки хотела и должна была быть в Вегасе.
Ну ничего, она вылетит туда сразу же после того, как отыщет Макс.
53
Заварив себе чашку чая, Генри вернулся на свою койку у окна и попытался снова заснуть в надежде, что ему приснится продолжение великолепного сна, доставившего ему такое острое и такое реальное наслаждение.
Мария… Мария с ним. Юная и невинная — девушка его мечты!
Да, она была именно девушкой его мечты; эти слова пришли к нему внезапно, и он сразу понял, что сказать иначе просто невозможно. И чем больше он размышлял об этом, тем острее становилось его желание поскорее увидеть ее. В конце концов он не выдержал и снова поднялся с койки. Интересно, гадал Генри, не рассердится ли она, если он разбудит ее слишком рано? В конце концов он решил, что сначала приготовит для нее завтрак — хороший, сытный завтрак, к которому она наверняка привыкла дома. Тосты, яичница с беконом, клубничный джем и кофе. Или сок. Ей это должно понравиться, если только она ест бекон. А вдруг Мария вегетарианка? Тогда ей и яичница не подойдет. Как жаль, что он не спросил ее об этом! Теперь, когда они будут вместе, он должен знать о ней все, чтобы предупредить любое ее желание, любой каприз.
Потом Генри задумался, что скажет его мать, когда он привезет Марию к себе домой. Мысленно он отрепетировал эту сцену, отчетливо представляя недоуменно-снисходительную гримасу, которая непременно появится на лице Пенелопы Уитфилд-Симмонс при первых же его словах.
«Доброе утро, мама».
«Доброе утро, дорогой».
«Познакомься, мама, это Мария — девушка, на которой я собираюсь жениться».
«О, она очень красива, дорогой. И, похоже, умна. Ты уверен, что она не слишком красива и не слишком умна для тебя?»
Черт! Проклятая старуха ухитрилась отравить своими саркастическими замечаниями даже его грезы! Сколько Генри себя помнил, мать всегда перебивала и унижала его, относясь к сыну без малейшего намека на уважение или хотя бы понимание. Она никогда не говорила, что он умен или красив, — ничего такого, что часто слышат от матерей другие дети. Пенелопа даже никогда не обнимала и не целовала его, и сейчас это показалось Генри чудовищной несправедливостью.
Минуту или две он думал о том, как еще обижала его мать, но потом вспомнил, что в данный момент она никак не сможет унизить его или выбить из колеи своими презрительными замечаниями. Чуть ли не впервые в жизни он был свободен и мог делать все, что захочется.
А больше всего на свете ему хотелось увидеть Марию.
И, торопливо одевшись, Генри принялся готовить завтрак для своей девушки.
* * *
— А где ключи от твоей машины? — спросил Туз. — У тебя?
— Не задавай дурацких вопросов, — огрызнулась Макс. Она знала, что не должна вымещать на нем свое дурное настроение, но ничего не могла с собой поделать.
Вот уже полчаса они тряслись на заднем сиденье старенького «Шевроле импала», за рулем которого сидел старик-фермер. Рядом с ним на пассажирском сиденье сидел его тринадцатилетний рыжеволосый внук. Старик, похоже, не очень хорошо видел, так как не обратил никакого внимания на грязный топик и разорванные джинсы Макс, голосовавшей у обочины. Он бы и самой Макс, наверное, не заметил, но внук неплохо ее разглядел и потребовал, чтобы дед остановился и подвез красавицу до города. Появление Туза явилось для него не слишком приятным сюрпризом, но было поздно — пассажиры уже устраивались на заднем сиденье.
Макс была измотана до предела. У нее все болело, к тому же она боялась возвращаться домой. Она была уверена — если Лаки узнает, что на самом деле произошло с ее буйной дочерью, она ее в порошок сотрет. Кроме того, Макс так и не попала на день рождения Джино, а в глазах Лаки, очень любившей отца, это было серьезным проступком. Вряд ли она будет в настроении выслушивать объяснения и отговорки, которые, кстати, Макс еще предстояло придумать. Кроме того, она обещала быть на вечеринке, но не сдержала слова. Нет, ожидать от матери хоть какого-то снисхождения определенно не стоило. Отныне ей суждено влачить жалкое существование в четырех стенах, и никаких тебе прогулок с друзьями или дискотек!..
