В итоге Эд сделал мне предложение поздно вечером в переполненном лифте на станции «Ковент-Гарден». Мы ходили на известную оперу Моцарта «Так поступают все». Я помню, что меня буквально расплющила парочка, которая ругалась между собой, как сапожники. Я тогда прошептала Эду: «Ты можешь себе представить, если лифт вдруг застрянет и нам придется провести ночь в компании этих двоих?»
«А я не против тут застрять. Я же с тобой, – ответил тогда он. А потом взял мою руку и произнес: – Ты выйдешь за меня, Джилли?»
«Тише», – ответила я. Это была неотрепетированная реакция на его предложение. В течение нескольких месяцев я представляла, как брошусь ему на шею и воскликну: «Да! О, да!»
Первый человек, которому я позвонила, был мой отец. Он не смог заставить себя даже сказать «поздравляю». Это было не в его стиле. Вместо этого он сказал: «Давно пора», но в его голосе слышалось счастье. Он одобрял наш с Эдом союз. Я позвонила Сюзи и Анне, и обеим не терпелось узнать во всех подробностях то, как он это сделал. Мне не разрешалось упустить ни единую мелочь.
Когда мы вышли из лифта и пассажиры разошлись каждый в своем направлении, Эд спросил меня, почему я так притихла.
Я взяла его за руку и сказала, что его предложение застало меня врасплох. Меньше всего я ожидала, что это произойдет в переполненном лифте. «Прости, мне давно следовало это сделать». А потом добавил: «Я просто решил сказать это в лифте, чтобы заставить замолчать этих скандалистов».
Мне давно следовало это сделать… Но тогда почему он не делал? Впервые я обнаружила, что иначе начала воспринимать Эда. Мне больше не причиняло душевную боль то, что мы так и не поженились. Я хотела жить в безопасности, как и прежде, но любили ли мы друг друга? Правильным ли было, если бы мы поженились?
Гай, ну почему же ты не звонишь? Не знаю почему, но я нервничала. Нормально ли он добрался до дома? Мой мобильник зазвонил, и я ответила, даже не подумав:
– Гай?
– Прости, что разочаровал тебя. – Это был Джек. – Насчет сегодняшнего утра, – начал он. – Извини. И прости, что был груб с твоим другом. Просто я почувствовал, что он осуждает меня, а я устал от того, что люди так ведут себя. К тому же я вчера перебрал.
– Ладно, не важно, – ответила я, у меня не было сил с ним спорить.
– Слушай, я забронировал для нас номер в отеле Сомерсета на уик-энд после окончания «Звездочета».
– Отлично, – неопределенно пробормотала я, все еще сканируя парк в поисках Гая. Быть может, он разбился по дороге домой. И сейчас в больнице. Я почти слышала рев сирен.
– Джилли, ты меня слушаешь?
– Да?
– Ты влюбишься в этот отель. Я пришлю тебе описание.
Когда Джек отключился, я снова набрала Гаю, но он не ответил. Затем телефон зазвонил снова. Я поспешила ответить, но не смогла скрыть разочарования. Анна звонила прямо с работы, чтобы узнать, как я себя чувствую.
37
Был почти час дня, и Мэри пошла купить нам что-нибудь на обед. Сегодня было мало покупателей, поэтому у меня появилась возможность заняться творчеством. Я получила от этого огромное удовольствие. Также это меня немного отвлекло от мыслей о Гае, потому что он так пока и не перезвонил. Я посмотрела на мобильник. Сообщений от него тоже не было. Мэри сказала, что не видела его сегодня в парке.
– Почему я так волнуюсь за него? – спросила я Раскина.
В магазине стояла полная тишина, нарушаемая только тяжелым дыханием Раскина и Базилика, доносившимся с софы. Я взглянула на венецианскую вазу, торчавшую из-под стола, и решила, что кто-нибудь из покупателей, если не будет достаточно внимательным, может ее разбить. Я осторожно подняла ее и посмотрела на ценник – две тысячи фунтов. Я окинула комнату, чтобы посмотреть, есть ли для нее место на одном из столов. Потом решила, что ее можно втиснуть на среднюю полку.
Я принесла из подвала лестницу, Раскин и Базилик проснулись и стали внимательно наблюдать, как я карабкаюсь на нее.
Сжимая вазу, я смело преодолевала ступеньку за ступенькой, но вдруг услышала звон колокольчика и в магазин вошел покупатель. Я потеряла равновесие, и следующее, что увидела, как ваза летит вниз. Затем я услышала страшный звук разбивающегося фарфора.
– Что мне теперь делать? – в отчаянии приговаривала я, собирая в газету осколки. – Мэри убьет меня! И это ты во всем виноват!
– Я? Но почему я?
– Да! Ты! Это ты во всем виноват, Гай, – добавила я, когда он протянул мне цветы.
– С прошедшим днем рождения! – сказал он.
Теперь в любой момент Бедолага могла расколотить еще один драгоценный экспонат, потому что уж слишком сильно виляла хвостом. Я поставила в вазу огромные красные георгины, определенно они были из сада Гая, и решила выпустить собак на прогулку.
– Тебя не было сегодня утром в парке, – проговорила я, пока мы продолжали расчищать стол.
– Парк как офис, – ответил он. – Если ты не там, значит, заболел.
– Я беспокоилась.
– Беспокоилась? – Казалось, он удивлен.
– Ты не прислал сообщение, что добрался домой. И мне все еще плохо из-за вчерашнего вечера.
Когда Гая практически прогнали с дня рождения, Нэнси повернулась ко мне и сказала: «Ты не должна больше приглашать в мой дом этого человека, ты поняла?» Позже, когда мы пили кофе и она немного успокоилась, Нэнси добавила: «А Джеку в нашем доме всегда будут рады. Он настоящий джентльмен». На это Джек улыбнулся.
– Боже, вчерашний вечер был просто катастрофой, – нервно посмеиваясь, призналась я Гаю, продолжая упаковывать осколки в газету и отправляя их в мусорное ведро. – Думаю, тебе теперь запрещено бывать в этом доме, – сказала я.
– Мне? – Гай тоже улыбнулся.
Мы сели на софу.
– Это была катастрофа! – повторила я. – Тебя выгнали, а я унылая старая дева, которая все ждет, когда настанет ее время.
– Ну, а я всего лишь садовник!
– А я продавщица!
– Мне тридцать семь!
– А мне тридцать пять!
Когда через окно я увидела, что к двери подходит Мэри, неся обед и кофе, я тотчас перестала смеяться.
– Как я скажу ей про вазу? – спросила я.
– Свали все на меня, – прошептал Гай.
Звякнул дверной колокольчик, и вошла Мэри, сказав: «Привет, Шляпмен!», потом спросила, не хочет ли он с нами пообедать. Она купила немного греческого салата, хумус, чипсы и хрустящие ржаные булочки.
– Одни мы не справимся, – заверила Мэри. – Что случилось? Что здесь происходит? – спросила она, когда никто из нас не произнес ни слова.
Мне пришлось во всем признаться.
– Венецианская ваза? – с болью в голосе переспросила Мэри. Я пообещала, что выплачу ей все до копейки, на самом деле не очень понимая, как это сделаю, но ей я говорить этого не стала. Я снова и снова бормотала извинения, когда она вдруг попросила взглянуть на осколки.
