Когда мы требуем идеальных инструментов для работы, мы ведем себя, как дети: "Это не я написала книгу, это мой "Макинтош"!" Суеверие творческих людей печально известно. У нас есть счастливые ручки, карандаши, пижамы, тетради, кафе, официантки, фотоаппараты, перья, кисти и даже туфли. Помните слова Бетт Мидлер: "Дайте мне подходящие туфли, и я сыграю кого угодно!"?
Многие из нас мыслят примерно так же, хотя талисманы могут различаться. "Я тогда встречался с Шейлой", — говорим мы, как будто это Шейла написала роман за нас. На что мы только ни идем, отрицая свои творческие способности и смелость, — мы приписываем их любым переменчивым обстоятельствам. Как будто все зависит от того, где мы живем, — мы непременно должны переехать в город или на природу. Парень или девушка расстаются с нами — сможем ли мы творить без них? Уединенное рабочее место, приличная студия, пару месяцев за свой счет, годичный отпуск, переезд на побережье (или в горы), миллион долларов на счету…
Список продолжается, причем чем дальше, тем дороже нам обойдется все необходимое, чтобы творить комфортно и безопасно. Как Трусливый Лев из "Волшебника Изумрудного города", мы мечтаем о бесстрашии, но тешим себя иллюзией, что у настоящих художников есть все вышеперечисленное.
Чепуха.
У "настоящих художников" есть одно — смелость. Не то что бы ее очень много. Но на данный момент достаточно. Творчество, как дыхание, всегда сводится к одному вопросу: "Ты делаешь это сейчас?" Ужасная правда заключается в том, что всегда найдется какой-нибудь творческий поступок, на который у нас хватит смелости. Если сегодня вы пока не готовы отправить свою рукопись издателю, вы вполне можете хотя бы сделать ксерокопию и подписать конверт. Может быть, завтра его уже можно будет опустить в почтовый ящик. А если вы не способны сегодня начать рисовать, то всегда можно натянуть холст, покрыть его грунтовкой и вымыть кисти. Как и с работой по дому, тут всегда есть чем заняться, а мелочи со временем образуют поток. Ведь смелость — это дело сердца, а сердце продолжает отсчитывать удар за ударом.
И вместо того, чтобы упрекать себя за недостаток смелости, мы должны хвалить себя за богатое воображение. Ведь оно должно быть очень хорошо развито, чтобы выдумать тех чудовищ, которых мы боимся. И хотя многие из нас жалуются на недостаток идей, их у нас хватает — просто все они так или иначе связаны с провалом. Прежде чем снять свой первый художественный фильм, я твердо знала, какими будут заголовки рецензий на него: "Бывшая жена известного режиссера снимает откровенно слабый экспериментальный фильм". При таких отзывах кому вообще охота браться за дело? Не мне. (Но я все равно сняла его!)
Многие из нас подходят к творчеству с теми же ожиданиями, что и к романтическим отношениям. Стоит только подумать о первом свидании в кафе, как мы уже представляем себе свадьбу, развод или попытки защититься от нападок на наш образ жизни. Еще даже не справившись с закуской, мы уже мысленно пишем некролог для новых отношений.
— Да ладно тебе, попробуй сходить, — советует нам подруга. — Может, все будет не так уж плохо.
То же самое относится и к творческому риску: "Попробуй… может, все будет не так уж плохо".
Стоит заметить, что между творческой и сексуальной энергией есть много общего. В обоих случаях мне приходилось думать: "О Господи, ничего не получится…" — и убеждаться в обратном, как только процесс начинал набирать обороты. Я не случайно привожу это сравнение. Причиной творческой анорексии и уклонения от секса являются одни и те же глубинные страхи — боязнь близости, разоблачения, неудачи. Когда меня спрашивают, каково это — быть экспертом по творчеству, я отвечаю, что чем-то это похоже на роль Мастерса и Джонсон.
[17]
Я помогаю людям делать то, что доставляет им удовольствие. Я прошу их не торопиться, делать приятные мелочи, которые возбуждают интерес, а не внушать себе смертельный ужас, требуя виртуозности и высшего пилотажа.
— Наслаждаться? Как я могу наслаждаться тем, что страшит меня?
Я советую подкупать себя. Нашу творческую сущность гораздо проще соблазнить удовольствием, чем убедить угрозами. "Купи марки, подпиши конверты, оставь их в коридоре… и можешь пойти кататься на роликах", — говорю я себе. Или: "Если согласишься рисовать с половины шестого до половины седьмого, то к семи я поведу тебя в кино".
Судя по всему, у смелости гораздо больше общего с поощрением, а не с запугиванием. Я представляю свою творческую сущность в виде упрямого карапуза — конечно, не самый завидный образ, но действует безотказно. "Давай, Джулия. Если допишешь книгу, сможешь поехать на поезде в Большой Каньон".
Я пишу эти строки, сидя в вагоне Юго-Западного Экспресса, вдали от телефонов и суеты. Я успешно подкупила себя: "Начинай писать на закате и не останавливайся, пока не захочешь спать. А потом можешь читать новую книгу, гулять по пустыне целое утро — и завтра можешь писать не больше часа".
Если подкуп кажется вам дешевым трюком — вроде кружевного нижнего белья, перьев, возбуждающих масел и свечей для секса — помните, что дешевые трюки обычно срабатывают, а нам именно это и нужно — а вовсе не такие приемы, которые смотрятся неплохо, но совершенно бесполезны. В конце концов, не эмоции влияют на смелость, а действия.
Задумываемся ли мы о том, было ли страшно пожарному, который ворвался в горящий дом и спас ребенка? Вряд ли. Страх добавляет героизму остроты, но нас интересует сам поступок: ребенок спасен. В творческом возрождении мы спасаем свои творческие детища. Каждая идея — как будто ребенок, который заслуживает нашей защиты.
Однако для этого необходимо любить и себя, и своего творческого ребенка. Если действовать осторожно и с любовью, мы почти всегда будем действовать смело. Как тот пожарный, мы иногда думаем, что спасаем кого-то еще.
У меня есть подруга Мишель — прирожденная комедийная актриса, которая до смерти боится своего таланта.
— Тебе нужно брать уроки импровизации, — советуют ей друзья.
— Не могу, — хнычет она. — Я же умру.
Но что ее действительно убивает — так это творческая анорексия. Как ей заставить себя преодолеть страх?
— Пойди посмотри комедию. Или сходи на курсы и возьми с собой на занятие подругу, — предложила я.
— О, я знаю, кого можно позвать, — отозвалась она, — есть у меня одна знакомая…
Все друзья Мишель знали ее как облупленную, но ничего ей не сказали. Пусть думает, что это ее несчастной подруге нужно хорошо посмеяться.
— Ей понравилось на занятии, — отчиталась Мишель потом. — Мы туда еще пойдем. Я даже собираюсь помочь ей кое-что написать…
Правда?
— У нас неплохо получается работать вместе, — сказала она чуть позже. — Мы даже думаем записать радиопередачу… Конечно, для меня это не лучше прогулки по канату без страховки…
