— Саша!
Александр присел перед матерью, обнял ее:
— Ну что ты, мама! Все хорошо. Я вернулся. Кончилась для меня война.
— Господи! Как же я ждала этого дня. Сколько ночей бессонных провела в молитвах.
— Ну, все, все!
Отец тоже смахнул слезу, но сказал наигранно грубо:
— Выпороть бы тебя, Санька! Ну что за дурная привычка не сообщать о приезде? Нам твои сюрпризы…
Александр повернулся к отцу:
— Выпори, батя! В детстве не порол, так сейчас выпори.
— Да ну тебя! Что с матерью?
Елизавета Викторовна поднялась, фартуком вытерла слезы:
— Все хорошо, Володя, все хорошо!
Отец закрыл дверь, Александр поднял сумки, семья прошла на кухню.
Владимир Геннадьевич спросил:
— Ты жену свою тоже не предупредил о приезде?
— Если предупредил бы, то она с утра была бы уже здесь. Но ей тут делать нечего.
Родители Черникова переглянулись:
— И чего это вдруг?
— Отметим возвращение втроем, по-домашнему.
— Но ведь Галина твоя жена! Да и сватья́ тоже родственники…
— Пап, не суетись! А лучше разбери сумки, там кое-что из одежды моей и подарки вам. Там же в сумке, что побольше, во внутреннем кармане деньги; сходи в магазин, купи водки пару бутылок, да матери чего-нибудь легкого; ну и закуски, если надо, да еще блок «Явы».
— Где б ее еще взять! У нас из сигарет с фильтром только болгарские продают.
— Так возьми болгарские.
— Какие?
— Без разницы. Я в ванную, отмокну с дороги.
Черников лежал в ванной около получаса, наслаждаясь ощущением того, что он вновь дома, у родителей. И можно делать все что угодно. Ни посыльный не прибежит, ни тревоги никто не объявит. Хорошо.
Искупавшись и одевшись, Александр вышел из ванной. Прошел в зал, где мать накрывала стол. Потянулся.
— Долго ли ты пробудешь дома? — спросила мать.
— Целый отпуск.
— А потом куда?
— В Центральную группу войск.
— Это еще где?
— В Чехословакии, мама, на западе! Буду вам оттуда ковры да хрусталь возить.
— Господи, опять за границу! Что, в Союзе места для тебя не нашлось? Вон в области сколько частей стоят. Не мог поближе к дому перебраться?
Черников приобнял мать:
— В армии, мама, место службы не выбирают. Куда направляют, там и служат.
— Но у тебя орден, медали, могли бы учесть это…
— Мелковат я еще по званию, чтобы принимать в расчет мои желания насчет места службы. Стану генералом — в Москве буду служить. А пока… там, куда пошлют. Но Чехословакия — это не Афган.
— А по мне одно и то же — заграница.
— Заграница, она разная. Но ладно, что-то отца долго нет!
И в это время в прихожую вошел отец.
— В стране с водкой напряженка началась? — спросил Александр.
— С водкой все в порядке, а вот за «Явой» твоей пришлось к аптеке топать.
— Так я же сказал, возьми болгарские.
— Сказал! А мне продавщица сказала, что и «Яву» твою можно купить — правда, за пятьдесят копеек, у студентов у аптеки. Они там всякой всячиной втихаря приторговывают. Ну пошел, купил…
— Молодец!
Черников забрал сумки, отнес на кухню.
Сели за стол. Отец открыл бутылку «Столичной» и сухого вина, разлил спиртное по фужерам.
— За возвращение твое, сын! За тебя!
Выпили. Принялись за закуску.
Мать часто бросала взгляд на часы. Черников не обращал на это внимания. Выпили по второй за родителей, по третьей, не чокаясь, за тех, кто не вернулся с этой проклятой войны. Закусив, Александр прикурил сигарету. Сегодня мать разрешила сыну курить в зале. Вдруг в прихожей раздался длинный звонок.
Александр взглянул на отца:
— Вы кого-то ждали?
Ответила мать:
— Погоди, сынок, открою.
Она вышла в прихожую. Вскоре в зал вошла супруга Черникова, за ней — Елизавета Викторовна:
— Извини, сынок, я не могла не позвонить Гале.
— Что это значит, Саша? — задала Галина вопрос.
Александр взглянул на жену:
— А ты не видишь? Семья отмечает возвращение сына с войны.
— Семья? А я тебе не семья? Почему ты не сообщил мне о своем приезде?
— Ты спросила о семье. Я отвечу на этот вопрос — он же послужит ответом и на все остальные твои вопросы. Галина, ты больше не член нашей семьи.
Галина растерялась:
— Но почему? Что произошло, Саша?
Елизавета Викторовна подала знак мужу, и Владимир Геннадьевич тихо вышел из комнаты.
Супруги остались в зале одни.
— Произошло то, что должно было произойти, — ответил Александр. — Мы стали чужими друг другу, да признаться, я по-настоящему и не любил тебя. Ну, а ты — тем более.
— Вот, значит, как? И когда же ты пришел к этому выводу?
— Недавно. И двух недель не прошло.
— Что произошло за эти две недели?
— Очень многое, что способно в корне изменить мою жизнь. В общем, чтобы не пустословить — мы расстаемся с тобой. На развод подам я, хотя можешь подать и ты.
— Я не подам на развод, я не хочу разводиться, я люблю тебя.
— Оставь, Галя, я принял решение и уже его не изменю. Живи своей жизнью, я буду жить своей. Нас ничто не связывает, кроме некоторого времени совместной жизни. Детей нет, любви нет, ничего нет, не считая… впрочем, и этого достаточно. О любви не говори, не верю. Забудем друг друга — так будет лучше для каждого из нас. Жить тебе есть где, к моему отсутствию ты привыкла, мужским вниманием не обделена — так что все у тебя сложится. И мне будет проще.
— Но, я не смогу без тебя! — воскликнула Галина.
— Сможешь. Да, с финансами, возможно, и возникнут трудности, но это ерунда, родители помогут. И мужчины.
— Да какие, к черту, мужчины? Ты с ума сошел на своей войне?
— Какие мужчины? Это тебе лучше знать. А насчет сумасшествия, возможно ты и права. Но все будет так, как я сказал. А теперь уходи. Завтра позвоню, решим вопрос о разводе. До свидания!
— Ты понимаешь, что делаешь?
Черников повысил голос:
— Ты плохо поняла? Я сказал, уходи! Не хочу тебя видеть!
Галина тряхнула шикарными волосами, развернулась и пошла к выходу. Хлопнула дверь. Черников налил сто граммов водки, выпил залпом, закурил. В зал вернулись родители. Отец спросил:
