Я помню тот день, когда Сет оставил мир умирать. Помню голоса наших братьев, оставленных умирать вместе с ним. Тогда он сказал, что наши жизни стоят меньше, чем планета Легиона, который нас сторонился. Я помню этот день потому, что это был первый день, когда я поверил, что у Сета достаточно сил, чтобы спасти нас.
Капеллан Расчленителей Апполлус
Тьма. Она разливается со всех сторон густым облаком, в котором небо сливается с землей. Это и проклятие, и благословение, ни враг не видит меня, ни я — его. Я бросаю взгляд на запад, где тьма разрывается безостановочным артиллерийским огнем. Когда я смотрю, как в далеких зданиях разгорается огонь, внутри меня закипает злость. В тех зданиях мои братья, магистр моего ордена.
Кровь. Я пропитан её теплом. Моя броня и бритая голова покрыты кровью, она застилает мне глаза, как багровый пот. Вся эта кровь — не моя. К сожалению, не вся она чужая.
Смерть. Она окружает меня. Во всю длину склада раскиданы расчлененные трупы недавно убитых. Их конечности и внутренности оставляют пятна на рифленом железе здания. Рядом с ними тихо лежат погибшие давно, чьи кости трещали под ногами во время сражения.
— Здание зачищено, капитан, — прозвучал слева голос брата-сержанта Кофи.
Я убираю меч в ножны и поворачиваюсь к нему. Глаза сержанта такие же темные, как пепел, который он использует, чтобы скрыть своё лицо.
— Сколько? — Сначала я спрашиваю о наших погибших братьях.
— Семь. — Кофи поднимает кулак, в котором держит моток проволоки. С крюков, нанизанных на него, свисают семь языков. — Их трупы будут лежать в тишине. — Сержант связывает концы и вешает проволоку на свою толстую шею.
Я киваю. Удаление языка — древняя традиция с Кретации. Это не даст призраку скаута говорить с преследователями, и он не предаст остальной отряд. Я был рожден и выращен на Кретации, как и остальные двадцать три скаута под моим командованием. Не важно, существуют ли такие призраки, я воздаю дань традиции.
— Что с врагом?
— Почти две сотни по примерным подсчетам.
— Хорошее число, — отвечаю я. Несмотря на все мои усилия, слова звучат так же пусто, как мало они значат на самом деле. Две сотни — это даже не малая часть вражеских сил, наводнивших город вокруг нас. Я смотрю на горящий горизонт на востоке.
— У нас мало времени. Выдвигаемся через пять минут. — Я поворачиваюсь к Кофи. — Наш правый фланг будет открыт во время пересечения улицы. Пусть основные силы пойдут слева, мы не можем себе позволить застрять в очередной перестрелке. Если она начнется, одно из отделений останется прикрывать наше продвижение.
— Сержант Виритиил и его бойцы пойдут по левому флангу. Их тяжелый болтер подарит нам некоторое время, если мы будем обнаружены. — Кофи делает паузу. — Темель, у нас есть раненые. — Он понижает голос, обращаясь ко мне по имени.
Я не спрашиваю, сколько их. Это не имеет значения. Пять, пятьдесят — это не изменит моего приказа, и Кофи знает это. В его глазах нет надежды, они остаются такими же твердыми, как его бугрящиеся плечи. Сержант говорил из чувства долга перед своими воинами.
— Оставьте их.
Хотя я и уверен в том, что делаю, мой голос настолько холоден, что удивляет даже меня самого. Никогда не думал, что доживу до момента, когда смогу отказываться от братьев так же легко, как от использованного аккумулятора. Я провел слишком много времени в тени. Мои действия были скрыты, и их судил только неотрывный взгляд моей совести. Я вздыхаю. Даже она превратилась в уставшего наблюдателя, неспособного вызвать чувство вины.
— Долг и честь не всегда идут рука об руку, — звучит голос сержанта Эшироса, похожий на твердый шепот снайперской винтовки. — Но они пересекаются достаточно часто, чтобы доблестные остались на верном пути.
— Ты провел слишком много времени с капелланом Апполлусом, сержант.
Я поворачиваюсь к Эширосу, который выглядит очень потрепанным. Кожа на его лице исказилась и загрубела, а нижняя часть обгорела до черноты.
— Что случилось?
Эширос ухмыляется, и его неприятные раны искажаются ещё больше, придавая лицу жестокое выражение.
— Капеллан не дал бы тебе так быстро отойти от темы, капитан.
Я улыбаюсь. В глазах Эшироса горит только праведное тепло. Он точно станет капелланом.
— Я найду Апполлуса, когда мы вернемся на «Виктус». — Я коротко киваю Эширосу и поворачиваюсь к Кофи.
— Если мы не доберемся до артиллерийских позиций до начала дня, то провалим задание. Оставьте с ранеными поисковый маяк, когда миссия будет выполнена, мы пошлем за ними.
— Андас и Сотис просили разрешения остаться с ранеными. — Кофи уже отворачивается от меня. — Они помогут зачистить одно из меньших зданий.
— Нет, мы не можем оставить никого. Миссия будет тяжелой.
— Увидимся на улице. — Голос Кофи не выдает его чувств.
Я смотрю ему в спину, пока он уходит и исчезает во мраке здания. Наша следующая битва в дуэльных клетках многое откроет.
Следующие пять минут я стою один.
Стремительные щелчки перезаряжаемого оружия и резкий скрежет лезвий, водимых по точильному камню, помогают мне следить за временем. Этот привычный отсчет до битв является для меня более точным, чем любой хронометр. Я смотрю во тьму улицы и мои сердца начинают биться быстрее в ожидании крови и смерти.
Неккарис. Темный мир. Солнце, которое когда-то сияло на горизонте — ушло. Луны планеты — побитые оболочки, безжизненно висящие в черноте. На планете не видно ничего из остальной вселенной, кроме слабого мерцания далеких звезд.
— Ложись! — прокричал с переднего парапета неккарийский солдат. Сержант, судя по бронзовой полосе на его плече, бросился в траншею, и за ним последовали бойцы его отделения.
Капеллан Апполлус не пошевельнулся. Он стоял, опершись на стену, пока вокруг разрывались артиллерийские снаряды. От его брони отскакивала каменная пыль и металлическая шрапнель.
— Уже три дня мы подвергаемся атакам, три дня враг обстреливает нас из мортир и осадных орудий. — Капеллан повернулся, вперив взгляд в неккарийцев. — И все эти три дня снаряды не падали дальше этой стены. Когда эти идиоты научатся просто приседать?
Харахель хмыкнул. Он стоял слева от Апполлуса, опираясь на эвисцератор, чье лезвие было выше, чем любой местный житель.
— Может быть, тебе стоит использовать это время и провести им службу, вдохнуть в этих "воинов Императора" немного доблести.
— Такие хрупкие сосуды не смогут сдержать огонь доблести, — ощерился Апполлус.
— Я удивлен, что этот дурак ещё не сорвал голос из-за всех этих криков, — сказал Низрок. Апотекарий стоял с ними на стене, с руками, скрещенными на груди.
