– Пошли Венцелю телеграмму, как только прибудете на место, – попросила Лиса Хануту. – Где бы вы ни оказались.
– Телеграмму? – улыбнулся он. – Это лишнее. О наших приключениях вы узнаете из газет.
Расчувствовавшись, Ханута всегда повышал голос.
– Не оставляй его, – напутствовал он, прижимая Лису к груди. – Ты знаешь, что сам он себя не убережет.
Лиске это было известно, как никому другому. Но если она и дальше будет опекать его, в конце концов это разобьет ей сердце.
Орландо уже стоял на ковре и разглядывал узоры. Возможно, он сумел прочитать зашифрованные в них слова, но уж точно понятия не имел о том, на какое направление заговорил ковер Джекоб. Как скоро он поймет, что они движутся в противоположенную Альбиону сторону? Гуси умеют читать созвездия не хуже лис.
Людмила и оборотень завели на ковер четырех лошадей. Брюнель с недоверием смотрел себе под ноги. Ему уж точно было бы спокойнее на самолете собственной конструкции. С таким же подозрением Лиска глядела на Брюнеля. Несоответствие запахов лица и имени – такое встречается нечасто.
Ковер был мягкий и одновременно жесткий. Как прикрытое болотным мхом каменное ложе. Перед полетом на нем полагалось потоптаться, чтобы дать ему привыкнуть к весу. «Лучше помолиться на нем, стоя на коленях, – советовал Лиске один магрибский колдун, с четырехлетнего возраста безостановочно перебиравший в пальцах четки. – Они тоже имеют душу и требуют уважения и веры в их силу, чтобы, преодолев земное притяжение, поднять тебя в воздух. Без этой веры они не более чем пыльные половики».
Джекоб все еще стоял рядом с Ханутой. Наконец он обнял его так, словно никогда не собирался отпускать. Если кого в этой компании Джекоб и мог называть отцом, так это Хануту. Брюнель с удивлением переводил взгляд с одного на другого.
Но времени оставалось мало, Людмила была права.
Орландо опустился на колени рядом с Лиской. Она чувствовала себя уверенней в его присутствии, хотя провела с ним рядом всего несколько дней. На руках Овчарки темнели следы ожогов, на шее осталась зловещая красная полоса, а в глазах читалась усталость, какой Лиска никогда не видела раньше. Она сжала его пальцы и, виновато опустив голову, скосила глаза на Джекоба.
Тот смотрел на них с Орландо и медлил подать команду к отлету. А потом тоже опустился на ковер, на самом большом расстоянии от нее и Овчарки, какое только позволял узор. Сердце Лисы сжалось.
Ханута придвинулся к Сильвену, смахнув слезу с небритой щеки. Человек-волк ободряюще кивнул Брюнелю, и только после этого тот опустился на колени. Лиска вглядывалась в небо, но летающим царским шпионам, как видно, и в голову не пришло высматривать их в Парке привидений.
Джекоб прочитал заклинание, и по ковру пробежала дрожь. Лиса тоже разбирала такие узоры и повторила за ним:
Ветер седлай!
Неба желаю
Коснуться рукой.
Ковер мой, лети!
Ковер оторвался от земли так мягко, что даже лошади не заржали, перестав ощущать под копытами твердую почву. Они поднимались все выше. Людмилу и оборотня, Хануту с Сильвеном и мертвецов в парке постепенно поглощала темнота. Орландо лег, вытянувшись во весь рост, и тут же уснул. Брюнель тоже не смотрел на звезды, по которым только и можно было понять, что Джекоб направил ковер в противоположную от Альбиона сторону.
Лжемертвецы
По мнению Хентцау, ничто так не демонстрировало абсурдность человеческой натуры, как кладбища.
Хоронить истлевающие останки в деревянных ящиках, подверженных разложению так же, как и их содержимое, и увековечивать память о гниющем теле при помощи каменных статуй – что может быть нелепее? Куда больше смысла было в обычаях гоилов. Целые аллеи под землей стояли, выложенные телами их героев. Для камня не существует смерти. Остаться скалой или осколком плиты, воссоединиться с породившей тебя землей – вот единственно достойный конец.
Хентцау видел выражение брезгливости на лицах солдат, когда привел их на то самое кладбище, через которое, если верить иконописцу, освободители Брюнеля хотели покинуть город. Чурак так и не смог объяснить, почему беглецы выбрали именно это кладбище, однако божился, что человек-волк не раз упоминал его в разговорах в качестве места сбора.
Хентцау предполагал бегство через подземный ход – самый естественный путь, с точки зрения гоила – или в карете альбийских спецслужб. Автомобиль привлек бы к себе слишком много внимания.
Однако ничего, кроме могил, на кладбище не обнаружилось.
Вот уже добрых два часа пряталась команда Хентцау за грубо обтесанными камнями и аляповатыми статуями, которых застыдился бы даже начинающий гоильский скульптор, когда на один из памятников опустилась белая голубка. На ее ножке мерцала красная капсула, в каких московское дворянство рассылало друг другу приглашения на балы и званые обеды.
Нессер поймала птицу и протянула капсулу Хентцау.
Сообщение было написано на гоильском языке.
Художник ничего не понял. Он доверчив, но шпион из него такой же, как иконописец.
Сохрани ему жизнь. Надеюсь, лейтенант Хентцау, в следующий раз тебе повезет больше.
Л. А.
Как и следовало ожидать, в мастерской, куда яшмовый пес ворвался со своими солдатами, никого не оказалось. Кроме никудышного шпиона-художника. Хентцау оставил его в живых, хотя бедняга так и не смог ему объяснить, кто скрывается под инициалами Л. А.
Мираж
Ониксовая кожа не помогает оставаться незамеченным, когда на мили вокруг – сплошная зеленая трава. Теперь Неррон боялся попасться на глаза Щенку. Он даже подумал о том, как хорошо было бы стать зеркаликом вроде Семнадцатого, чтобы слиться с ландшафтом. Щенок, похоже, спал мало, совсем как гоил. Он и есть гоил, Неррон. И всегда им был, даже с улиточьей кожей. Забудь о том, как он разыгрывал перед тобой человека. Бесшабашные обманули Бастарда, оба. Почему же он так легко простил это младшему? И зачем его преследовал, когда от одной мысли о стеклянных стражах по каменной коже пробегали мурашки?
К черту все «почему».
Зеркала… зеркала… Поверь, ты сам не захочешь видеть того, что за ними.
Неправда. Неррон хотел туда заглянуть, что бы там ни было. Уж очень часто в последнее время у него уводили из-под носа добычу.
Наконец трава сменилась камнем.
Дорога пошла в горы, они поднимались все выше и выше, пока на вершинах и в ложбинах не засверкал снег. Вперед, через ущелья, темнее оникса, вслед за мальчишкой, который хочет убить бессмертную Фею.
