Скорее всего, конечно, он вообще ее не найдет. Но что, если ему это все-таки удастся? Станет ли Кмен оплакивать свою сбежавшую любовницу? Найдется ли на свете хоть одна живая душа, что пожалеет о Фее и ее сестрах?
И что будет со всеми этими влюбленными утопленниками, спящими принцессами, черными мотыльками и прочими идиотами?
Дай ему уничтожить их, Неррон. Твоя месть настигнет Щенка, лишь только он управится с заданием эльфа. Зеркалики уже не смогут защитить его, но вот Фея… Что она унесет с собой?
В том-то все и дело. Нефрит. Неррон уже ненавидел это слово. Стоило его вспомнить, как душу охватывал непонятный трепет – не то страх, не то кое-что похуже.
Боги огненной лавы… Страх перед чем, Неррон?
Склоны становились все круче. Щенок передвигался все медленнее. Это, должно быть, не нравилось его стеклянным провожатым, равно как и влажная земля в тени скал.
В то же время Неррона не покидало неприятное чувство, что они приближаются к Фее. Черные цветы распространяли тяжелый запах в расщелинах скал, над которыми с криками кружили стаи птиц, и повсюду петляли оленьи следы. Неррон и сам не знал, почему увидел во всем этом близость могущественной колдовской силы. Но что, если стащить у Щенка арбалет прежде, чем он настигнет Фею? Каменная кожа способна защитить его от зеркаликов на каких-то несколько секунд. Они и сами это заметили, и это им не нравится. Неррон представлял себе, как ломает их деревянные пальцы и бросает в огонь. Он помнил покрытые корой руки, их физиономии. Может, стоит заступить им дорогу в этой непроходимой глуши? Спровоцировать Уилла, чтобы выступил нефрит…
Зачем же он лгал сам себе, что ничего этого не хочет!
– Бастард! Бастард! Бастард!..
Он осадил лошадь. Что за чертовщина?
Голоса. Когда-то они эхом отзывались в подземных коридорах, отскакивали от стен малахитовых дворцов.
Неррон спешился.
– БастардБастардБастард…
Кто это?
Неррон взобрался на скалу, чтобы лучше видеть горы у горизонта. Ему показалось, что голоса доносятся с той стороны. Они становились громче, когда ветер дул оттуда. Но горы были далеко. Их смарагдовая полоска сливалась с бескрайним небом.
Покинутые города – быть того не может! Они должны быть дальше, к северу!
– БастардБастардБастард!
На мгновение Неррону показалось, что вершины у горизонта приняли цвет его кожи. Он уже различал башни, колонны, трон и себя на нем. А у его ног ползали на коленях Хентцау, Горбун и Морж… и множество принцесс, каждая прекраснее любой Феи. Они карабкались по подножию трона, срывались, карабкались опять…
– Где ты так долго был, Бастард? ГдебылГдебылГдебыл?..
До них не меньше пяти дней пути. Подожди, Неррон.
Остановись, черт тебя дери…
Он, кряхтя, прислонился к зубчатой скале. Что произошло? Когда ему успели вложить в голову мозг летучей мыши вместо его собственного? Это не горы зовут тебя, Неррон. Это ветер.
Ветер!
Ты, бродячая собака, привлеченная пением сирен. Ты сам увяз в их серебряном клее.
Он вытащил подзорную трубу из футляра на поясе. Ну конечно. Щенка и след простыл.
Неррон заслужил быть вздернутым на ближайшем дереве, растерзанным коршунами, которые кружили над его головой.
Соберись, Неррон.
Он ударил себя по щеке – раз, другой. Пока каменную кожу не обожгло как огнем.
Неррон должен найти его. Щенок не мог уйти далеко.
И он его найдет. И чем больше он разозлит Щенка, тем лучше.
Самое место
Когда ясная ночь сменилась пасмурным утром, под ними проплывали степи, простирающиеся к востоку от Москвы. Возле старого монастыря в Новгороде Лиске удалось поймать жар-птицу. Быть может, она испугалась ковра, накрывшего ее гнездо черной тенью. Так или иначе, птица взлетела, и Лиса успела ее схватить. Брюнель так и вперился глазами в девушку, помогая подбирать огненные перья. Вероятно, раньше ему не приходилось общаться с оборотнями. Перьев набралось немало – за них можно было выручить больше, чем получил Джекоб в качестве задатка.
Когда Орландо впервые спросил Джекоба о курсе, тот пробормотал что-то насчет шторма и невозможности двигаться в западном направлении. Занятый мыслями о Лиске, Борзой проглотил эту жалкую отговорку. Иногда, наблюдая за Орландо и Лиской, Джекобу хотелось стать невидимым. Впрочем, Лиса старалась держаться от обоих на одинаково почтительном расстоянии. Замкнуться в себе, оградиться от всех и вся – Джекобу, в отличие от Орландо, было хорошо знакомо это ее состояние. Лиска пребывала в мире, сотканном из одной ей известных воспоминаний, и никто не мог пробиться туда.
Теперь под ними колыхались бескрайние моря зелени, сменявшиеся бурыми прямоугольниками возделываемой земли и серыми полосами рек. Лето выдалось холодным. Ковер пролетал над церквями, монастырями и барскими усадьбами, окруженными убогими крестьянскими домишками.
Царь наложил запрет на ввоз сахарного тростника, потому что на плантациях, где его растили, трудились рабы. Однако работавшие на этих полях варяжские крестьяне мало чем отличались от невольников, которых доставляли из Ойо и Дагомеи в трюмах пиратских кораблей.
К полудню ветер стал холоднее, и над головами беглецов сгрудились темные тучи. Ковер загнул края наподобие перил, однако вскоре задергался и начал то терять высоту, то снова взмывать вверх. Испуганно заржали лошади, и Джекоб стал высматривать место для посадки.
Просить пристанища в какой-нибудь усадьбе было слишком рискованно. Орландо не сомневался, что они все еще находятся над варяжской территорией, а царские курьеры быстрее ветра разнесли известие о бегстве Брюнеля в самые отдаленные ее уголки. Но тучи, сквозь которые они пролетали, выглядели так, будто вот-вот были готовы разразиться ливнем, а влагу ковры-самолеты переносят очень плохо. Не зря большинство их сделано в странах с засушливым климатом.
На лица беглецов уже упали первые капли, когда Лиска обратила внимание Джекоба на странной формы холмы, при ближайшем рассмотрении оказавшиеся скелетом дракона. Каждый из трех черепов, между которыми Джекоб посадил ковер-самолет, был больше вагона пассажирского поезда.
Лишь приземлившись, компания заметила густо поросшие травой шейные позвонки. Джекоб напрасно старался определить, были ли головы отсечены ударами меча. Зато в грудной клетке зияло отверстие – красноречивое свидетельство насильственной смерти. Драконы Варягии славились своенравностью и свободолюбием не меньше, чем их родичи из Поднебесной. Одни из них питали слабость к царским дочкам, другие к сокровищам – эти жили в пещерах, полных драгоценностей, и одевали своих детенышей в чешую из золота и серебра.
